Филиппа Карр - Песня сирены

— И часто с вами… такое? — спросил он.

— Постоянно, но это не страшно, если я с Томтитом. Он знает и отвозит меня домой…

— Вам не следовало бы выезжать одной.

— Я предпочитаю одиночество. Вошел Смит с подносом и бокалами, куда он разлил вино густого рубинового оттенка.

— Очень хорошее вино! — заметил Джереми Грэнтхорн. — Я думаю, оно вам понравится и, обещаю, приведет в чувство. Оно славится своими целебными качествами.

Смит вышел, оставив нас наедине. Я отхлебнула вина. Он оказался прав, вино, действительно, помогало.

— Я была очень больна, — и я рассказала ему о своей болезни. — Доктора считали, что я навсегда останусь инвалидом, но недавно я начала выезжать верхом.

Он внимательно выслушал мои слова.

— Это очень тяготит, когда ты чувствуешь себя ущербным. Со мной тоже случилось нечто подобное: я был ранен под Венлоо и с тех пор не могу нормально ходить.

Я рассказала ему, как заболела во время бури и целую ночь провела в лесу в бессознательном состоянии, что и стало причиной болезни, поразившей мои конечности.

Грэнтхорн сосредоточенно слушал меня, но в конце рассказа я внезапно рассмеялась, так как до меня дошло, что невеселая тема нашей беседы пробудила в нас некий интерес друг к другу, тогда как ничто другое не способно было сделать это.

Он спросил, почему я смеюсь. И я ответила, что довольно забавно, что болезнь может быть такой интересной темой.

— Несомненно, в особенности для тех, кто страдает. Это их жизнь.

— Но ведь в нашей жизни присутствуют и другие вещи.

Я вдруг обнаружила, что могу легко говорить с ним. Вбежал Демон, и, я уверена, он был доволен тем, что я нашла общий язык с его хозяином.

Я спросила Грэнтхорна, как ему удается справляться с таким большим домом, имея в распоряжении лишь одного слугу, на что он ответил, что вовсе не занимает весь дом, а пользуется лишь частью его.

На моих губах замер вопрос: а зачем же тогда было покупать дом таких размеров? И хоть я так и не спросила об этом, Грэнтхорн все равно ответил:

— В этом доме было что-то такое, что привлекло меня.

— Вас привлек Эндерби?! Мы всегда считали, что это весьма мрачное место — здесь царит какая-то обреченность.

— А я сам очень мрачный человек, так что он очень подходит моему настроению.

— О, — вырвалось у меня, — прошу вас, не говорите так!

Вино или что-то еще придало мне сил.

— Раньше я чувствовала себя потерянной, никому не нужной… Вы понимаете, что я имею в виду? Он кивнул.

— Когда я обнаружила, что не могу двинуть ни рукой, ни ногой, не испытав при этом ужасной боли, когда поняла, что большую часть дня я должна проводить в постели, и что все для меня кончено… Я до сих пор порой ощущаю это.

— Я знаю. Я хорошо знаком с этим чувством.

— А потом начали случаться маленькие эпизоды… Когда Демон укусил меня… Это было даже интересно. Небольшое происшествие, но оно выбивается из хмурого однообразного ряда дней, и человек вновь начинает ощущать интерес к жизни.

— Я понимаю, — произнес Грэнтхорн, и мне показалось, что голос его немного смягчился. Он осведомился насчет укуса. Я протянула ему руку.

— Мазь, что вы наложили мне, — великолепное средство. Ранка уже почти затянулась.

— Эту мазь я раздобыл, когда служил в армии. Мне хотелось узнать о нем побольше, но я ни о чем не спрашивала, а ждала, чтобы он сам мне все рассказал, и, мне кажется, он оценил это.

Мне полегчало, и, когда я поднялась, чтобы уйти, он не попытался меня задержать, но настоял на том, чтобы проводить до Довер-хауса.

Я сказала, что он может сейчас познакомиться с моими родителями, но Грэнтхорн ответил, что сразу же поедет обратно. Я не настаивала, но чувствовала себя лучше, чем когда-либо, и, хотя я была слишком изнурена, чтобы ехать куда-либо на следующий день, я лежала в кровати и вспоминала эту встречу.

Это было началом нашей дружбы. Я проезжала мимо, а Грэнтхорн прогуливался рядом с домом, и мы встречались будто бы случайно. Потом я заходила в дом, сидела с ним и выпивала бокал вина. Он был знатоком вин и сделал несколько сортов специально, чтобы я попробовала.

Если его не было, откуда-то прибегал Демон и радостно лаял, а потом из дома всегда появлялся либо Джереми Грэнтхорн, либо Смит посмотреть, что случилось. Когда они замечали, кто является причиной переполоха, они тут же приглашали меня в Эндербихолл.

Моя мать, когда узнала, была довольна моим новым знакомством.

— Я должна попросить его отобедать с нами.

— О нет, нет! — быстро возразила я. — Он не принимает приглашений.

— Он, должно быть, очень странный человек.

— Это так, — ответила я. — Что-то вроде отшельника.

Мать сочла, что мне пойдет на пользу, если я почаще стану встречаться с другими людьми, и, несмотря на то, что это было довольно странное знакомство, она приняла его.

Наша дружба крепла. Я довольно много рассказывала Грэнтхорну о себе, упомянула и мою сестру Карлотту, при этом намекнув, что любила одного человека, но он предпочел мне Карлотту.

Он не задавал вопросов. Между нами существовал как бы неписаный кодекс правил, поэтому я могла свободно говорить о своем прошлом, не опасаясь столкнуться с назойливыми расспросами.

То же самое было и с ним: я позволяла ему говорить все. У него тоже была любовь, но после того, как он был ранен под Венлоо и вернулся хромым, он обнаружил, что девушка предпочла ему другого. Я понимала, что многое Грэнтхорн мне не рассказывал, и это многое очень тяготило его.

Мне казалось, он очень страдал от боли в раненой ноге. Бывали дни, когда он находился в полном отчаянии. Я старалась встречаться с ним именно в такие дни, ибо я была уверена, что приносила ему небольшую, но все-таки радость.

Мы говорили о наших собаках, а Демон сидел у ног и следил за нами, то и дело стуча хвостом об пол, чтобы выказать свое одобрение.

Джереми — так я называла его в своих сокровенных мыслях, хотя никогда по имени к нему не обращалась, — с нетерпением ожидал моих визитов, хоть никогда не просил меня приезжать. Я часто задумывалась, что бы произошло, если бы я перестала ездить к нему? Наша дружба была очень странной, но я знала, что обоим она идет на пользу.

Мало-помалу он начал рассказывать о себе. Перед войной он много путешествовал, некоторое время жил во Франции и хорошо знал эту страну.

— Мне бы хотелось вернуться, правда, теперь я там никому не нужен. Хромой солдат… это тяжкая обуза.

— Но вы хорошо послужили в свое время.

— Солдат — бесполезное существо, когда он становится негоден к строевой службе. И ему ничего не остается делать, как уехать в деревню, «с глаз долой — из сердца вон». Это сплошное разочарование, поскольку он всем напоминает своим видом, что с ним сделала преданная служба своей родине.