Филиппа Карр - Сестры-соперницы

Я решила на этот раз прижать ее к стене и прямо спросила:

— Иными словами, ты со страхом и отвращением думаешь о ночах, которые проводишь в супружеской постели?

— Ты слишком грубо это излагаешь, Берсаба, — сказала она, — и пока ты сама не замужем и понятия не имеешь о таких вещах, тебе вообще не следовало бы поднимать эту тему.

— Есть вещи, которые способна понять и старая дева, — возразила я.

— Тебе не угрожает стать старой девой. Вот тогда ты все и узнаешь сама.

— Дело в том, — не унималась я, — что ты мечтаешь иметь детей, ты готова терпеть неудобства, связанные с беременностью, но при этом хотела бы обойтись без начальной, необходимой стадии.

Покраснев, Анжелет призналась:

— Д-да. Мне бы хотелось, чтобы это происходило каким-нибудь другим образом.

Этого мне было вполне достаточно.

Анжелет продолжала ночевать в Синей комнате, объясняя это тем, что хочет быть поближе ко мне, как в старые добрые времена.

— Знаешь, если держать двери раскрытыми, то мы сможем говорить друг с другом, — сказала она с тоской.

Это было оправданием, позволявшим ей избежать пребывания в постели под пологом на четырех столбиках в их общей спальне, о существовании которой она предпочитала забыть, находясь в милой Синей комнате.

Там мы и вели нашу пустую жизнь, ставшую такой только потому, что здесь не было Ричарда, и время от времени говорили о нем, гадая, как идут у него дела.

— Нынче так много беспорядков, — вздыхала Анжелет, тайно надеясь на то, что беспорядки будут не слишком серьезными, но все же смогут на некоторое время задержать Ричарда подальше от Фламстеда.

— Будем надеяться на то, что все вскоре уладится, — искренне утешала я ее, мечтая о том, чтобы это действительно случилось и он поскорее вернулся к нам.

Несколько раз мы посещали Лонгриджей, где нас принимали очень тепло. Люк немедленно заводил со мной разговор. Его интересовала моя точка зрения по самым разным вопросам, и я была вынуждена признать, что эти беседы доставляли удовольствие и мне. До некоторой степени они удовлетворяли мою жажду общения с Ричардом. Я была уверена в том, что Люк влюбился в меня и что сам он несколько смущен своими чувствами ко мне. Я и не думала облегчать его положение. Я старалась опровергнуть все его теории и доказать ему, что он, так же, как и все остальные, должен пользоваться радостями, которые предоставляет нам жизнь.

Бывали дни, когда с утра непрерывно лил дождь, и тогда дом казался унылым. Наступил Хэллоуин, и в этот день мы вспомнили о Карлотте, задумавшись над тем, как она сейчас поживает. Я вспомнила, как ненавидела ее, как мечтала ее убить, точнее, чтобы кто-то ее убил, и о том, как в последний момент решила ее спасти. Этот случай дал мне возможность убедиться в том, что я, считавшая, что хорошо разбираюсь в людях, не разобралась даже в самой себе.

Мне очень хорошо запомнился последний день октября. Я с утра чувствовала беспокойство — может быть потому, что в воздухе висела густая мгла, так что даже мне было явно, что отправляться сейчас на верховую прогулку просто глупо.

В середине дня я зашла в супружескую спальню, взглянула на постель и, повинуясь какому-то капризу, улеглась на нее, предварительно задернув полог. Я лежала, думая о ночи, проведенной мною здесь, вновь и вновь переживая каждую ее минуту, припоминая, что сказал он и что ответила я. Говорили мы мало. Слова нам были не нужны, а мне к тому же надо было помнить о том, что я — это не я, а моя сестра.

И вдруг я услышала за пологом шум. Тихо стукнула дверь, послышались легкие шаги. Кто-то вошел в комнату.

Первой мыслью, мелькнувшей у меня в голове, было: он вернулся!

Он увидит меня, лежащую в этой кровати, и сразу поймет, что его подозрения… подозрения-то у него, конечно, были…

Выхода у меня не было. Если кто-то находится в этой комнате и если этот кто-то одернет полог…

Я слышала, как колотится мое сердце, лежала и ждала… а потом полог откинулся, и на меня уставилась Анжелет.

— Берсаба! Что ты здесь делаешь? Я приподнялась на локте.

— Знаешь, мне просто захотелось попробовать, что это такое… спать в этой кровати.

— Зачем?

— Ты же спишь здесь иногда, верно?

— Конечно.

— Ну так я решила попробовать, вот и все.

— Я услышала, что здесь кто-то есть, — сказала она. — Вначале я подумала…

— Что вернулся Ричард?

— Да…

— И сейчас у тебя камень упал с сердца.

— Берсаба, как тебе не стыдно!

— Но ведь это правда, а?

И я рассмеялась, ощутив себя сторонним наблюдателем этой сцены. Ситуация была типичной для нас, Меня поймали в щекотливом положении, а я тут же подставила на свое место сестру.

— Я знаю, ты решила, что мне не нравится… — она слабо махнула рукой, — все это… Я ведь понимаю, что в браке это необходимо и следует с этим смириться.

Я встала с постели.

— Ну ладно, теперь я знаю, что это такое — спать здесь. Выше голову, Анжелет! В Синей комнате очень мило… и спокойно, и к тому же я сплю в соседней комнате.

Анжелет повернулась и обняла меня.

— Я так рада тому, что ты здесь, Берсаба.

— Я тоже, — ответила я.

Из комнаты мы вышли рука об руку.

Этот инцидент помог мне несколько успокоить свою совесть. Все, что я сделала, так это спасла Анжелет от того, чего она боялась, и доставила радость себе и Ричарду. Я пренебрегла условностями, согрешила сама и заставила согрешить Ричарда… пусть так; но это никому не принесло вреда.

И все равно на душе у меня было нелегко. Я хорошо понимала, что наделала, и было бесполезно советовать другим смотреть в лицо фактам, если я сама на это не решилась.

В тот вечер, пожелав сестре спокойной ночи, я улеглась в кровать, заранее зная, что не смогу уснуть. Я все еще переживала момент, когда Анжелет обнаружила меня на своем супружеском ложе. С этого мои мысли перескочили на Карлотту и на то, как я пыталась восстановить против нее толпу… Несомненно, я была грешницей. Я опять попробовала представить, что сказал бы Люк Лонгридж, если бы я исповедовалась перед ним во всех своих грехах. Конечно, он стал бы презирать меня и, скорее всего, запретил бы мне переступать порог своего дома, чтобы я не оказывала пагубного влияния на его сестру. Наверное, мне было бы приятно ввести его в соблазн, чтобы доказать, что никто не является столь безгрешным, каким он сам себя считает, и что тот, кто с гордостью носит одежды праведника, может совершить то, чего сам устыдится.

Не знаю, почему я так много думала о Люке Лонгридже. На свете существовал единственный мужчина, действительно интересовавший меня. Я так ждала встречи с ним; мне хотелось заставить его признаться в том, что он знал, кто именно пришел к нему в комнату в ту ночь; мне хотелось, чтобы мы вместе с ним обдумывали свои планы, как я это делала когда-то с Бастианом. Мне хотелось, чтобы он беспокойно вопрошал:» Ну когда, когда и где?», как некогда вопрошал Бастиан.