Кэтрин Коултер - Невеста-наследница

Он сам вызвался съездить за Чайлдрессом, местным врачом, однако прежде взял с Аликс и Софи обещание, что они ни за что не оставят свою золовку одну. Те с готовностью обещали — ведь это было частью их плана. Видя искреннее беспокойство мужа, Синджен мучилась угрызениями совести, но сделать было уже ничего нельзя. Она, Аликс и Софи должны довести дело до конца.

«Ах, если бы мужчины не были так упрямы», — подумала она.

Но это, конечно же, было нелепое и несбыточное желание.

— Я чувствую себя превосходно, — ответила Синджен, когда Аликс спросила ее о самочувствии. Говоря, она торопливо облачалась в свою старую синюю саржевую амазонку, залоснившуюся от долгой носки. — Наверное, потом, когда все будет сделано, я почувствую полный упадок сил, но сейчас со мной все в порядке, так что можете не беспокоиться. Помните: мы должны закончить до того, как сюда явятся ваши мужья. Нет, не смотрите друг на друга с упреком. Хоть вы им ничего и не сообщили, они непременно приедут, и очень скоро.

— Куда это ты собралась?

Этот вопрос задал Филип. Он вошел в спальню и, не обращая внимания ни на Аликс, ни на Софи, направился прямиком к Синджен. Подойдя к ней, он встал, уперев руки в бока — излюбленная поза его отца, — и строго посмотрел ей в лицо.

— Куда это ты собралась? — повторил он. — На тебе костюм для верховой езды, а не ночная рубашка. Папа будет недоволен. И мне это тоже не нравится.

Синджен хотела ласково взъерошить ему волосы, но сдержала свой порыв и довольствовалась тем, что одарила его улыбкой.

— Я просто хочу показать твоим новым тетушкам окрестности замка. Я прекрасно себя чувствую, Филип, и обещаю тебе быть осторожной. Как только я почувствую усталость, сразу же вернусь в постель.

— А где отец?

— Наверное, он вместе с мистером Ситоном проверяет счета, а может быть, объезжает своих арендаторов. Его не было здесь три недели, и за это время накопилось много дел, требующих его внимания. А почему ты сам его не спросил?

— Меня не было внизу, когда он уходил. Далинг закатила истерику в детской и попыталась вцепиться зубами в ногу Далей. Мне пришлось защищать Далей.

— Послушай, Филип, пока я буду играть роль гостеприимной хозяйки, не мог бы ты последить для меня за тетушкой Арлет?

Глаза мальчика загорелись.

— О да, — сказал он. — Непременно послежу, а ты, Синджен, смотри не переутомляйся, ладно?

— Обещаю, что не буду.

Она посмотрела, как Филип скрылся за дверью, чувствуя себя виноватой оттого, что пришлось ему врать.

— Мне было очень тяжело его обманывать, — сказала она со вздохом, — но он так же неумеренно печется о моей безопасности, как и его отец.

— Ты великолепная актриса, Синджен, — сказала Аликс, когда они втроем спускались по лестнице для слуг. — Мне бы так никогда не сыграть.

— Это было очень неприятно, но необходимо, — вздохнув, ответила Синджен. — Я чувствую себя такой виноватой. Но я должна оградить Колина от новых покушений. Он знает, как это для меня важно, и поймет меня — если, конечно, когда-нибудь дознается, что мы сделали.

— Здание твоего оптимизма построено на песке, — заметила Софи. — Колин — мужчина, и будь я на твоем месте, я бы чувствовала себя неуютно. Способность понимать — это добродетель, к обладанию которой стремится далеко не каждый мужчина, особенно если дело касается его жены.

— Софи права, — согласилась Аликс. — Если Колин узнает — а я на собственном опыте убедилась, что мужья обычно узнают все, что жены желают от них скрыть, — он будет вне себя от ярости и тревоги: ведь, осуществляя свой план, ты могла бы серьезно пострадать. А поскольку он мужчина, он, естественно, будет обвинять тебя в том, что ему пришлось мучиться от беспокойства. Мужчины считают подобные рассуждения образцом логики. Это странно, но это именно так.

— Мужчина не способен признать, что существуют такие вещи, которых он не может сделать, — подхватила Софи. — А если его жена вдруг добьется успеха в чем-то, что не удалось ему, он разъярится до белого каления. И будет осыпать ее упреками.

— Я знаю, — сказала Синджен и тяжело вздохнула. — Теперь, когда я вышла замуж, я отлично понимаю, что Колин ничем не лучше Дугласа и Райдера. Он кричит и бесится и устраивает сцены, так что у меня иной раз руки чешутся стукнуть его по глупой голове. Но он наверняка поймет, что не оставил мне иного пути и что я должна была это сделать.

— Ха, — сказала Аликс.

— Ха-ха, — подхватила Софи.

— То есть я хочу сказать: если он все-таки узнает.

— Дорогая, ты грезишь, — заметила Аликс.

— А по-моему, это больше похоже на пьяный бред, — ввернула Софи.

Погруженные в мрачные размышления, три дамы молча дошли до конюшен. Здесь Синджен увидела Остла и приказала ему оседлать Фанни и еще двух лошадей для ее спутниц.

— Ох и не по душе мне это дело, миледи, — сказал он. — Ох не по душе! Напрасно вы это затеяли.

— Помолчи, Остл, и смотри не вздумай проболтаться, — сказала Синджен таким повелительным тоном, что невестки уставились на нее в изумлении. — Помни: сегодня, как только мы уедем, ты отправишься в Эдинбург и наведешь там все необходимые справки. Никто не должен узнать, куда и зачем ты ездил, — это крайне важно. И очень важно, чтобы ты вернулся в замок как можно быстрее. И еще — потом ты должен найти способ поговорить со мной наедине. Ты меня понял, Остл?

Остл чувствовал себя глубоко несчастным от того, что ввязался в такое скверное дело, однако вместо того чтобы отказаться, утвердительно кивнул. Его карман оттягивала горсть тяжелых золотых гиней, и это сильно мешало ему пойти к лэрду и рассказать всю правду.

Как назло, из-за скудости конюшен семейства Кинроссов в наличии, кроме Фанни, имелась сейчас только одна лошадь, на которой могла бы ездить дама.

— Ну что ж, — сказала Синджен после минутного раздумья, — тогда я поеду на Арджилле, Софи возьмет Фанни, а тебе, Аликс, ты уж меня прости, придется удовольствоваться вот этой кобылкой — ее зовут Морковка.

Морковка, на редкость смирная десятилетняя лошадь с глубокой седловиной на спине, поглядела на Аликс, шумно всхрапнула и тряхнула своей длинной головой.

— Мы с ней поладим, — сказала Аликс.

— Видите ли, миледи, тут такое дело: Арджилл нынче вроде как не в духе, совсем не в духе. Его милость сам хотел на нем поехать, да увидел, что уж больно он сегодня злой, и взял вместо него Гулливера. С тех пор минут десять прошло, не больше.

Гулливер был тот самый гнедой конь, которого Колин обычно держал в Эдинбурге и на котором он вместе с Филипом прискакал домой, потому что беспокоился за ее, Синджен, жизнь.