Ради милости короля - Чедвик Элизабет

Она изучала его лицо.

– Как вы думаете? – Роджер погладил ее по щеке и заправил прядь волос за ухо. – Я тоскую по вас, Ида… давно тоскую, и отчасти это моя собственная вина.

Тугой узел внутри ее начал раскручиваться, и внезапно она почти оробела. Ида ощутила пробуждение свежих сил – нежных побегов, которые тянутся к весеннему солнцу, но все еще могут поникнуть.

– Да, – ответила она. – Я хочу этого всем сердцем.

Глава 35

Ида с волнением оглядела верхнюю комнату дома, который они сняли в Винчестере. Отполированная пчелиным воском мебель блестела, свежая циновка на полу была посыпана травами. В графине искрилось рейнское вино, и стеклянные бокалы, светло-зеленые с голубыми переливами, стояли наготове. Руки дрожали, когда она в десятый раз взбивала подушки на скамье перед камином. Ида поправила скамеечку для ног и вспомнила, как впервые двигала подобный предмет мебели для короля Генриха и поудобнее укладывала его больную ногу, а он не сводил с нее хищного взгляда.

Ида разгладила влажными ладонями зеленое платье. Ворот, подол и манжеты не гнулись от вышивки, и она тоже ощущала себя негнущейся, словно ее руки и ноги были деревянными, как у шарнирной куклы. Внутри ее зияла пустота. Она подошла к окну и выглянула во двор. Гуго увлеченно играл в мяч с оруженосцами отца, их крики доносились сквозь открытые ставни. Ида собиралась позвать сына в дом, чтобы умылся и переоделся, но решила не торопить события. Ей не хотелось, чтобы Гуго находился в комнате, когда она поприветствует его старшего брата. Ей также не хотелось, чтобы Роджер был рядом в первые мгновения встречи, и он уступил ее желаниям и занялся какими-то юридическими делами в каморке писца, хотя явно беспокоился.

Джеффри, ее камергер, заглянул в дверь:

– Графиня, он прибыл.

Ида сглотнула. Казалось, желудок прилип к горлу. Утром ее несколько раз стошнило. Все равно что быть в тягости, подумала она. Быть может, она почувствует судороги, когда увидит сына? Но, как и роды, это должно случиться. Она не может увильнуть, она должна освободиться от бремени.

Ида позвала служанок, глубоко вздохнула и спустилась во двор. Ее сын слез с превосходного черного скакуна, подаренного, как она знала, Роджером. Ткань седла была позолочена, на нагрудном и налобном ремне лошади сверкали серебряные подвески. У юноши были густые блестящие темные волосы. Он был высоким, стройным, гибким и красивым. На бедре он носил длинный меч, но оружие не сковывало движений, что говорило о долгой практике. У Иды защемило сердце, и стало тяжело дышать.

– Мадам! – Одна из служанок бросилась, чтобы подхватить ее, но Ида выпрямила колени и усилием воли поборола волнение.

– Все в порядке, – ответила она, хотя это было неправдой.

Собравшись с силами, она пошла вперед, чтобы поприветствовать сына, и присела перед ним в реверансе, как присела бы перед любым благородным гостем.

– Добро пожаловать, – произнесла она. – Чувствуйте себя как дома… сын мой.

Слова были сказаны, хотя у нее перехватило горло. Ида украдкой глянула вверх и увидела, что его лицо бледное и напряженное… и надменное. У него был лоб и нос Генриха, но карие глаза, как у нее, и мужская версия ее подбородка. Ей хотелось ощупать его черты, но она сознавала, что это слишком интимный жест. От ребенка, которого она пеленала, над которым сидела и молилась, когда он подхватил лихорадку, не осталось и следа. Как и от маленького мальчика с длинными ногами, танцевавшего с другими детьми в Вестминстер-Холле. Прядь волос и крошечные башмачки – вот и все, что она пронесла сквозь годы как напоминание о несбывшемся.

Ида заметила на его горле пробивающуюся щетину, когда он сглотнул. Уильям был уже достаточно взрослым, чтобы отрастить бородку. Он помог ей подняться.

– Миледи матушка, – произнес он, – по крайней мере так мне говорили.

Его голос слегка вибрировал, возможно от сильных эмоций, а может, Уильям просто унаследовал этот тембр от отца.

– Я… не знаю, что вам говорили, но вы, несомненно, мой сын. Изволите войти? – Ида указала на открытую дверь. – Прошу вас.

Он чопорно и неуверенно кивнул:

– Со мной слуги. Они скоро прибудут.

– Конюхи присмотрят за их лошадьми, а в доме найдется чем перекусить.

Ида проводила сына по внешней лестнице в верхнюю комнату, всем телом ощущая его шаги за спиной и тяжелую предгрозовую атмосферу.

Уильям переступил через порог и осмотрел комнату, напоминая подозрительного пса, оказавшегося на чужой территории. Его взгляд скользнул по полированной мебели, драпировкам и вышивкам, овечьим шкурам перед скамьями и остановился на младших детях, игравших с нянями в углу зала.

Ида впилась ногтями в ладони.

– Это ваши братья и сестры, – сообщила она, и ей стало трудно говорить от смущения.

Признание было почти непристойным.

Он отвернулся от них, но на нее смотреть не стал, а уставился в стену:

– Мой отец-король сказал, что вы мечтали о другом мужчине и хотели завести других детей, но так и не сказал мне, кто вы. Я узнал ваше имя только после его смерти.

Иде нестерпимо хотелось коснуться его, положить ладонь на рукав и стереть минувшие годы, но это было невозможно.

– Мне не предоставили выбора. Поверьте, я говорю правду. Король хотел воспитывать вас при дворе. Он не позволил забрать вас после моего замужества, и я всем сердцем сожалею об этом. Прошу вас, садитесь. – Она указала на скамью.

– Благодарю, мадам.

Он разговаривал с ней с учтивой холодностью.

А чего она ожидала? Ее мечты – не те, которые он упомянул, – были о близости, ее кошмары – об отторжении. Этот срединный путь был мучительным, но по крайней мере цивилизованным и мало-помалу вел вперед.

Ида села рядом с ним на скамью и сцепила руки на коленях.

– Я была очень молода, – сказала она. – И впервые оказалась при дворе. Ваш отец… – Она закусила нижнюю губу. Это было так сложно – попытаться все исправить, но без обвинений и упреков. – Ваш отец был королем, а меня воспитали преданной короне и покорной. Он нуждался в моем обществе и утешении, и я не могла противиться его воле. После вашего появления на свет мы жили в Вудстоке, но иногда путешествовали со двором. Вряд ли вы это помните, но я помню – каждое мгновение… И иногда мне кажется, что это стало моим проклятием.

Веки Уильяма были прикрыты, а лицо непроницаемо, как добротные крепостные ворота.

– Я действительно хотела забрать вас с собой. И не по доброй воле оставила, а лишь по настоянию вашего отца. Он не согласился отдать вас.

– Но вы… – Его губы чуть искривились. – Вы решили покинуть двор.

– Да. А если бы осталась, то в конце концов утратила бы всякое достоинство и уважение к самой себе. Ваш отец рано или поздно выдал бы меня замуж по своему усмотрению, и я все равно потеряла бы вас. Я сделала выбор, пока это было возможно… и с тех пор живу с чувством вины. – Ее голос надломился. – Простите меня за все горе, которое я вам причинила.

Уильям скривился еще больше.

– Пусть все остается как есть, – произнес он. – Меня воспитали при дворе в роскоши, и я сын короля, чем немногие могут похвастаться. Я не в обиде.

Оба подняли глаза, когда Роджер прочистил горло в дверях. Ида была рада его вмешательству, поскольку не знала, что делать дальше. Сын не сказал, что простил ее, только что его все устраивает.

– Милорд Длинный Меч… – Роджер направился к нему с вымученной улыбкой и протянутой рукой. – Добро пожаловать!

Ида наблюдала, как ее сын встает и кланяется Роджеру.

– Как ваши упражнения с мечом? – Роджер указал на оружие.

– Все прекрасно, милорд. – Юноша подал ему руку и гордо выпятил подбородок. – Мой брат-король собирается наделить меня землями и привилегиями. У меня будет поместье, и я буду взимать плату за участие в турнирах.

– В турнирах? – удивленно переспросила Ида.

Генрих часто пренебрежительно отзывался об этом виде спорта и запретил его в Англии. Он говорил, что турниры провоцируют мятежи и беспорядки и что это арена для глупых юнцов, которым не терпится поиграть мускулами и похвастаться побрякушками.