Джоанна Линдсей - Нежный плут

Но когда она уже было решилась, она услышала, как Джеймс запретил Уоррену видеться с ней, и сообразила, что только разозлит мужа пуще прежнего, если спустится и присоединится к разговору. И она снова воспользовалась черным ходом, выбралась из дома и стала ждать, когда Уоррен уйдет. В его уходе она не сомневалась – слово Джеймса было тверже алмаза.

Итак, она стояла снаружи и очень удивила Уоррена, когда он ураганом выскочил из дверей. Она хотела успокоить его, что с ней все в порядке. Ей хотелось сказать ему, чтобы он не беспокоился больше о ней. Она никак не ожидала, что он швырнет ее в свой экипаж и увезет. О, дьявол, почему Джеймс не сообразил запереть ее! Тогда бы она не оказалась здесь, на корабле Уоррена, в полной панике – а вдруг Уоррен надумает взять и отвезти ее домой – да не к Джеймсу, а в Коннектикут. А ведь он не станет выслушивать ее уверения в том, как ей не хочется уплывать. Он никогда не обращал на нее внимания, что бы она ни говорила. Кроме того, она сомневалась, сообщит ли он остальным братьям о том, что она у него.

Но тут она ошибалась, как обнаружилось, когда, наконец, дверь распахнулась и на пороге каюты объявился Томас.

– Слава Богу! – первое, что она воскликнула, поскольку это был единственный из ее братьев, в ком темперамент не мешал рассудку.

– Как я рад, дорогая, – сказал он, раскрывая свои объятья, в которые она тотчас юркнула. – Мы почти потеряли надежду разыскать тебя.

– Я другое имела в виду, когда сказала «слава Богу», – она слегка откинулась в его объятиях. – Ты знаешь, что Уоррен запер меня здесь, в каюте?

– Он намекнул на это, когда вчера вечером вернулся в отель и рассказал нам о случившемся.

Она отпихнула его от себя:

– Ты что, хочешь сказать, вы знали и продержали меня здесь целую ночь взаперти?

– Ну-ну, миленькая, успокойся. Ну, сама подумай, разве можно было отпускать тебя? Ведь ты наверняка куда-нибудь бы устремилась.

– Ни черта бы я не устремилась! – выпалила она и направилась к двери. – Я возвращаюсь домой, к Джеймсу!

– Никуда ты не возвращаешься, – возразил ей Дрю, внезапно вставший в дверях каюты и весьма эффектно преградивший ей путь. – По-моему, она выглядит в норме, – сказал он Томасу, – никаких ушибов, слегка не в своем уме.

Джорджине захотелось плеваться и кричать, но вместо этого она глубоко вздохнула, вздохнула еще раз и спокойным голосом спросила:

– Уоррен сказал вам, что меня не нужно разыскивать? Сказал? Он что, забыл добавить, что я влюблена в своего мужа? Поэтому никто из вас не позаботился о том, чтобы освободить меня отсюда?

– Он ничего не говорил о любви, нет, ничего, – согласился Томас. – Я всерьез сомневаюсь, что он верит в любовь. Но он говорил о твоем требовании возвратить тебя к мужу. Он сказал, что ты страдаешь от нарушенного порядка вещей, поскольку ждешь от мужа ребенка. Кстати, как ты себя чувствуешь?

– Я… Откуда вы прознали о ребенке?

– Разумеется, Мэлори сообщил о нем Уоррену. По его словам, это одна из причин, по которым он не прогоняет тебя.

Одна из причин? Да нет же, это как раз единственная причина, и как только не могла она сообразить этого раньше? А все потому, что она начала думать, будто Джеймс не услышал ее, когда она сообщила ему о ребенке, ведь после того он ни разу не упомянул о нем в разговорах.

Она вернулась к кровати и села на нее, пытаясь побороть отчаяние, охватившее ее. Она не могла позволить причинам что-то значить, ну никак не могла. Она любила Джеймса Мэлори достаточно для них обоих. И если он не хотел прогонять ее, то и она желала бы остаться с ним. Там, где и положено им жить. Но почему же от этой мысли ей нисколько не стало легче?

Она вздрогнула, когда Томас сел с нею рядом.

– Чем я так расстроил тебя, Джорджи?

– Ничем… Всем!… – Она была бы признательна любому, кто отвлек бы ее от мысли, что Джеймс не любит ее. – Вы, оба, можете мне ответить, что я тут делаю?

– Это составная часть нашего плана, Джорджи.

– Какого плана? Плана по сведению меня с ума?

– Нет, – хихикнул Томас. – Плана по приведению твоего мужа в ясный ум.

– Не понимаю.

– Скажи, он позволил бы Уоррену повидаться с тобой?

– Ну, допустим, нет.

– Как ты думаешь, со временем он изменил бы свое решение?

– Скорее всего нет, но…

– Его нужно заставить понять, что он не имеет права разлучить тебя с нами, Джорджи.

Глаза ее вспыхнули.

– И вы собрались увезти меня в Америку, чтобы задать ему урок! – закричала она.

– Нет, полагаю, что так далеко увозить тебя не следует, – усмехнулся на ее испуг Томас.

– Однако если он думает, что мы… – начал было Дрю, но решил лучше не развивать свою мысль. И правильно сделал.

– Нет, вы не знаете моего мужа, – вздохнула Джорджина. – Все, чего вы добьетесь, это превратите его в безумца.

– Возможно. Но я гарантирую, что и это пойдет на пользу.

Сомневаясь в последнем заверении, она не стала спорить с ним, а спросила:

– Почему же Уоррен не мог растолковать мне вчера всего этого?

Прежде чем ответить, Дрю попыхтел:

– Потому что наш дорогой Уоррен никогда не поддерживал нашего плана. Он убежден, что мы должны увезти тебя с собой в Америку.

– Что?!

– Ну-ну, не волнуйся насчет Уоррена, сестричка, – стал успокаивать ее Томас. – Мы не собираемся никуда отплывать, по крайней мере, еще неделю, и надеемся, что до этого времени твой муж все уладит сам.

– Всего неделю? Вы что, не можете остаться подольше?

– Но мы скоро снова приедем, – улыбнулся Томас, – и будем постоянно приплывать. Тем более что Клинтон решил – если уж мы приплыли спасать тебя, то это дело тоже может принести доход. Он не вправе будет запретить будущие плавания.

Если бы Джорджина не была столь расстроена в эту минуту, она бы расхохоталась.

– Приятно слышать, но меня не нужно ни от кого спасать.

– Мы же не знали, дорогая. Мы ужасно волновались за тебя, особенно после того, как, по словам Бойда и Дрю, ты против своей воли пошла замуж за Мэлори.

– Но теперь-то вы знаете, что я пошла по своей воле! Почему же Уоррен не может смириться с этой мыслью?

– И в лучшие времена Уоррен был упрямым, а в этом случае тем паче. И потом, Джорджи, ты же знаешь, что ни одна женщина в мире не удостаивалась такой любви со стороны Уоррена, как ты.

– Не хочешь ли ты сказать, что он отказался от женщин? – фыркнула она.

– Да нет же, я имел в виду иной вид любви – любви душевной. Кроме того, мне кажется, он вообще ужасно расстраивается, когда что-либо чувствует. Он бы предпочел всегда оставаться бесчувственным чурбаном, а тут ты со своими заботами о нем.