Вайдекр, или темная страсть (Широкий Дол) (др. перевод) - Грегори Филиппа

— Ее больше нет, — сказала Селия.

— О, да, — мягко отозвалась я. — Как мирно она ушла, Селия. Я должна быть счастлива хотя бы этим.

— Хотя я и побежала за тобой и Джоном, я знала, что уже слишком поздно, — спокойно продолжала Селия. — Мне кажется, что она умерла сразу после того, как я дала ей лекарство.

— Джон так и сказал, что ее сердце может не выдержать этого, — я выпрямилась и механически поправила смятые покрывала, затем подошла к открытому окну и задернула занавеси. — Но я так просила его посидеть с ней.

— Не вини его, Беатрис, — немедленно отозвалась Селия. — У него было такое тяжелое путешествие. Он не мог этого предвидеть. Его ведь не было все это время, а мы находились с мамой каждый день и не замечали ничего. Не вини его.

— Нет, — сказала я и отвернулась от окна. — Нет. Никто, конечно, не виноват. Мы все знали, что у мамы хрупкое сердце. Я не виню Джона.

Вокруг нас стоял гул просыпающегося Вайдекра, приглушенный трагическим известием, передаваемым из уст в уста. Мы вышли из комнаты и закрыли за собой дверь.

— Кофе? — заботливо спросила Селия и позвонила. Из библиотеки доносился шум, это Гарри неуклюже старался привести в сознание Джона. Он насильно влил горчицу ему в горло, затем послышались звуки тяжелых рвотных спазмов, которые выворачивали Джона наизнанку. Селия скривилась, и мы пересели к окну, где было слышно только пение птиц.

Стояло чудесное тихое утро, запах роз и цветущих лугов насыщал воздух, словно напоминая о вечной жизни. Свежие листья буков, все еще серебряные от росы, шелестели на ветру, и туман стлался в долинах подобно бледному газу. За эту землю можно было отдать все, заплатить любую цену. И я обхватила пальцами чашку с горячим кофе и с удовольствием отпила глоток обжигающего напитка.

Дверь гостиной отворилась, и вошел Гарри. Он выглядел бледным и изможденным, но держался лучше, чем я боялась. По крайней мере, он не вел себя виновато, а именно этого я и опасалась больше всего. Молча он протянул руки Селии, и она кинулась в его объятия.

— Джон пришел в себя, — обратился он ко мне поверх ее головы. — Он мог бы выбрать лучшее время, чтобы напиться, но сейчас он трезв.

Селия налила ему кофе, и Гарри уселся у камина, где еще тлела вчерашняя зола.

— Похоже, смерть мамы легкой, — сказал он немного погодя.

— Мне тоже так кажется, — подтвердила Селия. — Она ничего не говорила. Только улыбнулась и заснула.

— Разве с нею была ты? — удивленно переспросил Гарри. — Я думал, Беатрис.

— Нет, — сказала Селия, и я опустила ресницы, чтобы скрыть удовлетворенный блеск глаз. — Беатрис пошла спать, разбудив меня. Я была с твоей мамой, когда она умерла.

Я подняла глаза и увидела, что Джон стоит в дверях гостиной, прислушиваясь. Поверх сорочки на нем был надет халат, а лицо и волосы еще блестели после умывания. Он выглядел встревоженным и настороженным. Я напряглась, словно кролик, увидевший горностая.

— Ей дали правильную дозу? — вмешался Джон. Говорил он, запинаясь.

— Как ты велел, — отозвалась я. — Селия сделала все в точности, как ты сказал.

— Селия? — переспросил он опять, щурясь от дневного света, и поднял руку, чтобы заслониться от яркого солнца Вайдекра. — Я думал, что это ты была там прошлой ночью.

— Слушай, ступай-ка в постель, — холодно вмешался Гарри. — Ты вчера оставил Беатрис и меня с матерью без всякой помощи, и Селия заменила меня. От тебя самого было мало толку.

Джон рухнул на стул у двери и уставился в пол.

— Четыре капли, — едва выговорил он. — Четыре капли через каждые четыре часа. Это не могло оказаться слишком много.

— Понятия не имею, о чем ты говоришь, — ледяным тоном произнесла я. — Ты дал мне флакон и велел напоить этим маму. Селия так и сделала. И она умерла. А теперь ты говоришь, что произошла ошибка.

Джон смотрел на меня, прищурив светлые ресницы, будто пытался разглядеть что-то, таящееся в его памяти, но ускользающее от него.

— Я никогда не делаю таких ошибок, — настойчиво повторил он.

— Никакой ошибки и не было, — нетерпеливо оборвал его Гарри. — Иди-ка спать. Мама умерла. Тебе следует уважать ее память.

— Извините. — Едва поднявшись со стула, он опять повалился на него. Гарри пришел ему на помощь, поддерживая его с одной стороны, и махнул мне, чтобы я поддержала его с другой.

— Не прикасайтесь ко мне, вы, двое! — воскликнул Джон и вскочил со стула. Но это движение оказалось слишком резким для него, и его колени подогнулись. Он бы упал, если б его не подхватил Гарри, а я не поддержала бы его под другую руку. Мы почти волоком дотащили обвисшее тело Джона в его комнату и уложили в постель.

Я повернулась, чтобы выйти, но Джон с неожиданной силой сжал мое запястье.

— Ведь я сказал: четыре капли, — правда, Беатрис? — прошептал он. Его глаза неожиданно сверкнули. — Знаешь, я понял, о чем она говорила и что увидела, когда пошла за книгой. Беатрис и Гарри. И я сказал тебе четыре капли, но ты велела Селии дать ей целый пузырек, так ведь?

Я чувствовала, как тонкие кости моей руки начинают трещать, но не сделала ни одного движения, чтобы вырваться. Я была готова к этому, он мог сломать мою руку, но не мое упорство. Мне было так стыдно лгать единственному человеку, который честно полюбил меня, но я смотрела ему в глаза, и мой взгляд сверкал зеленым пламенем. Я боролась за Вайдекр. Против меня он был слишком слаб.

— Ты был пьян, — горько сказала я. — Так пьян, что даже не мог найти лекарство, твоя сумка упала на пол, и все рассыпалось. Селия видела это. Ты не понимал, что делаешь. Я поверила тебе, так как думала, что ты — великий врач. Но ты был так пьян, что даже не мог осмотреть маму. Если она умерла из-за этого, то тебя следует повесить потому, что ты — убийца.

Он выронил мою руку, будто обжегшись.

— Четыре капли, — снова повторил он. — Я не мог сказать тебе ничего другого.

— Ты ничего не помнишь, — убежденно проговорила я — но если возникнет хоть какое-нибудь сомнение, хоть тень вопроса о смерти моей матери, то одного моего слова будет достаточно, чтобы тебя повесили.

Его светлые глаза расширились от отвращения, и он откинулся на подушки так резко, будто от меня пахнуло серой.

— Ты ошибаешься, — прошептал он. — Я все помню. Я в этом уверен. Это было как в бреду, но я все хорошо помню.

— О, как напыщенно! — внезапно мое терпение иссякло. И я повернулась, чтобы уйти. — Я пришлю тебе другую бутылку виски, — брезгливо сказала я. — Похоже, тебе она понадобится.

А затем я заколебалась.

На протяжении всего времени, что я готовилась к маминым похоронам, звала гостей, устраивала церемонию, обсуждала обеденное меню с Селией и организовывала траурный эскорт слуг, меня одолевали сомнения. По меньшей мере раз в день я подходила к двери Джона. Я научилась любить его так недавно. Я все еще любила его каким-то крохотным уголком моего лживого сердца, и любила очень сильно.

Но затем я останавливалась и замирала, думая о том, что Джон знает обо мне. Я с ужасом представляла, что будет со мной, если его грязные домыслы дойдут до ушей Селии. Если они вместе начнут гадать, кто отец Джулии. И я уходила прочь с каменным лицом. Он видел меня насквозь. Я различала свое отражение в его глазах, а этого я перенести не могла. Он знал ту унизительную цену, которую я заплатила за Вайдекр, и перед ним я была беспомощна и уязвима.

При всей суете пышных вайдекрских похорон я не забывала приказывать Страйду посылать очередную бутылку виски наверх доктору Мак Эндрю в его кабинет или в спальню каждый полдень и к обеду. Глаза Страйда встречались с моими в безмолвном сочувствии. «Мужественна до мозга костей», — таков был вердикт, вынесенный мне на половине слуг, и хотя просьбы Джона о свежем стакане или теплой воде немедленно удовлетворялись, слуги начали презирать его.

Слухи о его некомпетентности, повлекшей мамину смерть, распространились из Вайдекра в Экр, и на мили вокруг. Они достигли ушей знати через болтающих горничных и лакеев. И если б Джон надумал вернуться в нормальный мир визитов, балов и обедов, он бы увидел, что все двери перед ним закрыты. Для него не было входа в этот единственный мир, который он знал, до тех пор, пока я не ввела бы его обратно туда с помощью своей власти и очарования.