Александра Девиль - Перстень Дарины

Ознакомительный фрагмент

Несмотря на бедственное положение Константинополя, подворье русских купцов не пустовало; там еще с осени задержались несколько новгородских гостей, которые теперь собирались плыть обратно. Главным среди них был Добрыня Ядрейкович. Впоследствии этот мудрый человек принял сан и стал епископом Антонием Новгородским. При нем в новгородской летописи появилась «Повесть о взятии Царьграда фрягами[Фрягами в средневековой Руси называли итальянцев и других латинян. ]». С новгородцами-то я и вернулась на родину. Еще по дороге домой я догадалась, что беременна. Это не пугало меня, скорее радовало, хотя мой плод был от грешной любви. Но я решила, что никогда и никому не открою своей тайны и никто не узнает, что я родила не от мужа. В Киеве меня встретили со слезами радости; мои бедные родители уже и не чаяли увидеть меня живую. Я рассказала им обо всех своих мытарствах, не упомянув лишь о встрече с Микеле. Прошло положенное время, и я родила сына. Разумеется, все думали, что он от моего несчастного Фоки. Я назвала мальчика Михаилом, и снова никто не догадался, почему я выбрала такое имя. Мои родители не могли нарадоваться на внука, но года через два стали требовать, чтобы я снова вышла замуж, потому что они все чаще хворали, а мне нужна была зашита. Но я и думать не могла о замужестве. Большую часть времени я проводила в церквах и монастырях, замаливая свой тайный грех. Потом родители умерли, и я вовсе переселилась в монастырь, стала послушницей. Если я и не приняла постриг, так только потому, что не хотела полностью порывать с мирской жизнью ради сына. Моим единственным желанием было видеть его счастливым. Я надеялась, что он полюбит хорошую девушку, женится, будет иметь от нее детей. Но Михаил вырос — и принял монашеский сан. Теперь я думаю, что в этом был Божий промысел. Наверное, мой сын должен был отказаться от мирской жизни, чтобы искупить мой тайный грех. А может быть, у него самого была на сердце какая-то тайна… Теперь уж мне этого не узнать…

Елена замолчала, уставившись неподвижным взглядом на огонь в очаге. Молчала и Ольга, покачивая колыбельку со спящей Дариной. Юная боярыня вспоминала иеромонаха Михаила, к которому всегда относилась с глубоким почтением. Он был старше Ольги лет на семнадцать, но казался ей пожилым — может, из-за его рано поседевшей бороды и умудренного взгляда больших черных глаз. Теперь-то, после рассказа крестной, Ольга поняла, что глаза Михаил унаследовал от своего отца — пылкого итальянца, навсегда похитившего сердце набожной Елены.

Вдруг заплакала Даринка, беспокойно заворочалась во сне. Пока Ольга ее успокаивала, Елена, обессиленная рассказом и воспоминаниями, прилегла на соломенный тюфяк в углу. Убаюкав дочку, Ольга с тревогой оглянулась на крестную, шепотом спросила ее:

— Тебе стало хуже, матушка?

— Подойди ко мне, дитя мое, я хочу еще что-то сказать, — чуть слышно ответила Елена.

Ольга опустилась на колени рядом с крестной и увидела, что та вытащила из-за пазухи какое-то украшение. Молодая боярыня сразу догадалась, что это и есть заветное кольцо — подарок Микеле.

— Возьми его, Оленька, — прошептала Елена. — Я верю, что оно волшебное и имеет силу оберега. Да еще укрепляет душу и веру.

— Для чего же мне? — запротестовала Ольга. — Тебе оно нужнее, крестная, ведь ты больна.

— Именно потому, что больна, я открыла, наконец, свою тайну, которую до тебя не открывала ни одной живой душе. И кольцо не хочу забирать с собой в могилу.

— Ах нет, не говори так, матушка! — испуганно вскрикнула Ольга. — Ты еще выздоровеешь! Какже я буду без тебя?..

— Возьми кольцо, милая, — настойчиво повторила Елена и вложила его в ладонь крестницы. — Не могу себе простить, что вовремя не отдала этот оберег сыну. Может, тогда Михаил остался бы жив… Теперь, кроме вас с Даринкой, у меня никого нет… Возьми кольцо и держи все время при себе. Оно будет давать тебе надежду, как давало мне. А потом перейдет по наследству Даринке. — Больная хрипло перевела дыхание, и ее угасающий голос долетел теперь словно издалека: — Все разрушится и все восстановится, и еще не раз… Помни это и крепись…

Ольга плакала над умирающей крестной и растерянно смотрела на золотой перстень с небольшим белым камешком и загадочной надписью на внутренней стороне. В эту минуту подарок Елены казался молодой боярыне странным и ненужным предметом из какого-то иного, не знакомого ей мира.

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Лето 1256 года

Над деревянным крестом склонялась пушистая липа, и тень от ее листьев, колеблемых ветром, скользила по лицам двух женщин, пришедших навестить одинокую могилу. Здесь, на краю леса, в тишине небольшой поляны, окруженной со всех сторон деревьями, боярыня Ольга более пятнадцати лет тому назад похоронила крестную, которую перевезла из здвиженско-го селения сюда, в свою наследственную вотчину, что находилась южнее города Меджибожа, на берегу реки Бог[Бог — Южный Буг]. Сейчас Ольга стояла над могилой и вспоминала, каково ей было преодолеть отчаяние и вьщержать те испытания, что выпали на ее долю в страшные дни разгрома Киева. И все-таки она выдержала, добралась до Меджибожа, а потом и до Галича, где попросила покровительства у князя Даниила Романовича. По примеру Мономаха, Даниил Галицкий всегда призывал князей и бояр не давать слабых, вдов и сирот в обиду сильным, а потому вдова Леонтия Колывановича со своей маленькой дочкой могла не бояться, что какие-нибудь дальние родственники или соседи отнимут у нее небогатое имение под Меджибожем, которое досталось ей от деда по материнской линии. Гибелью и пленом грозили опустошительные татарские набеги, тревожившие Галицко-Волынскую Русь первое время после разгрома Киева, но, к счастью для Ольги, кровавый путь Батыевых полчищ прошел севернее тех мест, где она поселилась.

Сейчас воспоминания о долгих и трудных годах, проведенных в одиночестве и постоянной готовности к борьбе за себя и за дочь, так захлестнули Ольгу, что она стала мысленно исповедоваться перед крестной, надеясь, что Елена непременно услышит ее с высоты небес.

Дарина бросила взгляд на бледное, неподвижное лицо матери и тихонько вздохнула. Стремительная и любопытная девушка в свои неполные шестнадцать лет не могла долго выдерживать такое скорбное, отрешенное молчание и через несколько минут спросила Ольгу:

— Мама, а почему лишь твоя крестная похоронена близко, а мой отец и бабушки с дедушками — далеко?

— Доченька, я же тебе говорила, что все наши близкие похоронены в Киеве — кто в могиле под крестом, а кто — под развалинами Десятинной церкви… — Ольга ласково взглянула на дочь и прижала к своему плечу ее хорошенькую русую головку.