Кейт Ноубл - Лето для тебя

— Нет? — невинно переспросила Джейн. — Откуда такая уверенность? А я вот не сомневаюсь, что ты писал Пенелопе Уилтон. Конечно, в обращении стоит лишь первая буква — «П», но и золотые кудри, и милая родинка на щеке описаны так щедро, что сомнений не остается. А вот неумеренные комплименты фигуре следует отнести на счет подростковых фантазий — думаю, сейчас ты и сам согласишься, что ни одна из сестер Евы не обладает той гибкостью, какую ты столь страстно живописуешь.

— О Господи! — выдохнул Джейсон, да так бурно, что на письмо к Филиппе шлепнулась огромная клякса. — Пожалуйста, Джейн! Смотри, я уже умоляю! Прошу, позволь не участвовать в поездке. Если я останусь в городе, то вы с отцом сможете выехать немедленно — ведь не надо будет надевать на мебель чехлы и запирать все комнаты. Буду спокойно работать над докладом для исторического общества. Обещаю часто навещать и очень часто писать. Разве не понятно, что так будет гораздо лучше? Ты прекрасно знаешь, что нужно папе и как ему помочь. Пользы от меня все равно мало.

Брат опустился на колени, униженно взывая к жалости и милосердию. Джейн заглянула в родное лицо. Ему, как и ей самой, достались мамины темно-карие глаза и рыжие волосы, но в остальном Джейсон казался точной копией отца: твердый упрямый подбородок, длинный, правильной формы аристократический нос. И лицо, и фигура еще сохранили мальчишескую легкость, хотя бурные возлияния и обильные трапезы во время путешествия по Европе не могли не оставить следа. И все же брат выглядел значительно моложе своих двадцати четырех лет, а сейчас, стоя на коленях, казался уязвимым и беспомощным — настолько, что решимость Джейн поколебалась. Слегка.

— О, Джейсон! — Она сочувственно положила руку на его плечо. — Да, я действительно не представляла, насколько сложным окажется для тебя путешествие на север. Конечно, оставайся в Лондоне.

На лице брата засияла блаженная улыбка. Удивительно! Оказывается, если хотел, он умел быть очаровательным.

— Знал, что ты непременно поймешь. — Джейсон вскочил, чмокнул сестру в щеку и, пританцовывая от радости, направился к двери. — Чарлз и Невилл ждут в клубе. Надо немедленно сообщить им грандиозную новость!

— Отлично, — саркастически отозвалась Джейн. — А я тем временем отошлю твои письма в типографию.

Джейсон остолбенел. Секунду он стоял неподвижно, а потом медленно повернулся и пошел обратно, чтобы заглянуть сестре в глаза.

— Ой, только не смотри так. Подумай сам: ты же всегда мечтал стать известным автором.

Джейсон пунцово покраснел.

— Да-да, как ты недавно сказал? Мы же вместе — ты и я. Разве не так?

Сидя в экипаже и вспоминая разъяренный взгляд брата, Джейн улыбнулась. Даже сейчас он ехал рядом с оскорбленным видом.

Дети лорда Каммингса отправились в ссылку вместе.

Джейн задернула штору и откинулась на бархатную спинку мягкого удобного сиденья. Экипаж плавно покачивался на тугих рессорах. Отец расположился рядом; дочь и специально нанятые опытные сиделки окружили пациента заботой: приготовили пледы на случай холода, воду на случай жажды и целый чемодан успокоительных средств и нюхательных солей на случай недомогания.

Сегодня у больного выдался хороший день. Едва услышав, что сын вернулся домой, он просветлел, а поездку в Озерный край принял с восторгом. Коттедж неизменно оставался его любимым летним пристанищем.

— Я часто говорил твоей маме, что если бы она была мифическим существом, привидением, то я все равно мечтал бы на ней жениться — из-за поместья на берегу озера, — добродушно заметил герцог.

Да, отец пребывал в прекрасном настроении. Вот уже несколько дней разум сохранял активность, и Джейн, как всегда в подобные периоды, позволила себе надеяться на лучшее — вопреки неутешительным прогнозам докторов.

— Но почему же ты сравнивал ее с привидением? — зевнув, спросила Джейн, чтобы поддержать давно знакомую шутку. — Из-за ирландской внешности?

— Нет. Просто она не могла чисто спеть ни одной ноты.

Отец громко расхохотался, чем немало напугал задремавшую сиделку по имени Нэнси Ньютон (слуги в лондонском доме сразу прозвали ее новая няня Нэнси).

— О, простите, миледи! — воскликнула та, расправляя белоснежный крахмальный передник.

Нэнси относилась к числу особенно дисциплинированных людей, для которых жизненная роль строго определена одеждой: леди непременно должна носить красивые платья, вора нетрудно узнать по отрепьям, а сиделке суждено провести жизнь в белом крахмальном переднике — будь то дома, на улице или в дальней дороге.

Нэнси Ньютон трудно было назвать неопытной сиделкой. Почтенная дама средних лет, с аккуратно зачесанными и тщательно заколотыми волосами, она сразу убедила внушительностью рекомендаций: в списке числились только два подопечных, но каждый из них отличался знатностью и благородством и пользовался компетентными услугами больше десятилетия.

— Сначала я работала в детском приюте, миледи, — поведала Нэнси со свойственной ей прямотой, — но со временем поняла, что пожилым пациентам смогу принести больше пользы.

Сиделка оказалась умной, практичной и доброй. Многолетний опыт работы с аристократами позволял не пасовать перед герцогским титулом, а просто и деловито помогать больному сохранить человеческий облик. К тому же ей удавалось чрезвычайно эффективно, с решительностью боевого командира, управлять двумя помощницами. Иными словами, мисс Ньютон оказалась безупречной и незаменимой сиделкой.

Если бы не один-единственный изъян: во сне она громко храпела.

Вот и сейчас Нэнси заботливо поправила на коленях герцога плед, после чего мгновенно задремала и принялась издавать инфернальные звуки.

Лорд Каммингс внимательно посмотрел на почтенную особу, убедился, что та крепко спит, и взял дочь за руку.

— Хочу, чтобы ты знала, — сдержанно, скрывая волнение, заговорил он. — Я счастлив, что могу вернуться на озеро, так что на этот счет не беспокойся.. — Он посмотрел в глаза так, как смотрел раньше: умным, твердым, проницательным взглядом. — Я очень скучал по северному краю и рад, что смогу вновь там побывать… в последний раз.

Герцог устроился поудобнее и закрыл глаза, а вскоре тоже захрапел. Признание поразило. Оказывается, отец сознавал, в каком положении находится, и мужественно принимал новый удар судьбы. А ведь некоторые доктора говорили, что настанет время, когда он даже не сможет понять, что болен.

Джейн не могла решить, что хуже.

С невозмутимым упорством экипаж катил на север. Луга и пастбища сменялись полями, поля граничили с перелесками, и круг замыкался. Хотелось уснуть так же сладко, как спали попутчики. Путешествие утомляло, но Джейн никогда не удавалось задремать в дороге. О чтении и мечтать не приходилось: от напряжения сразу начинала болеть голова. Оставалось только одно: думать.