Барбара Картленд - Танцуя на радуге

В паспорте все еще значилось имя ее матери, а так как заполнен он был каллиграфическим почерком, Лоретте оказалось нетрудно вписать и свое имя так искусно, что лишь очень наблюдательный чиновник сумел бы обнаружить подделку.

Тут она вспомнила, что не спросила Мари о ее паспорте.

Однако у нее не было сомнений, что та все свои годы в Англии, конечно, бережно хранила такой важный документ, как паспорт.

Ведь он давал ей право вернуться на родину, когда она захочет.

И Лоретта не ошиблась.

Когда карета остановилась перед коттеджем Мари, та уже ждала на крыльце с небольшим чемоданом у ног.

Тихо, чтобы не расслышали кучер и лакей, Лоретта спросила:

— Ты взяла паспорт, Мари?

— Да, миледи. О такой важной бумаге я не забыла бы.

Мари тщательно заперла дверь коттеджа, положила ключи в ридикюль и села в карету.

Лоретта подумала, что оделась она именно так, как положено горничной знатной дамы: черная мантилья, теплая и практичная на вид, и черная шляпка, завязанная лентами под подбородком.

Единственным красочным штрихом был краешек голубого шарфа, выглядывавший из-под воротника мантильи.

Седые волосы были аккуратно причесаны, глаза блестели от возбуждения.

И вновь Лоретта подумала о том, как удачно, что с ней едет Мари.

Они успели на местный поезд и прибыли на пересадочную станцию за двадцать пять минут до экспресса Лондон—Дувр.

Так что Лоретта не ошиблась, и они спокойно сели на дневной пароход в Кале.

Лоретта, разумеется, знала, что денег ей понадобится много, и без церемоний похитила часть наличности, которую герцог хранил в запертом ящике своего письменного стола на случай непредвиденных расходов.

Слугам платил секретарь, но ее отец никому н доверял, кроме себя, так что сумма была значительной, и Лоретта смогла взять даже больше, чем собиралась.

В то же время она благоразумно оставила столько, чтобы секретарь ничего не заподозрил.

Он был нервным пожилым человеком и выглядел всегда так, словно нес на своих плечах бремя забот всего мира.

Чтобы предвосхитить его сомнения, она перед отъездом предупредила дворецкого:

— Передайте мистеру Миллеру, когда он приедет, что его светлость дал мне денег из особого ящика, я их возмещу, когда вернусь.

— Слушаюсь, миледи, — ответил дворецкий. «Надеюсь, я все предусмотрела», — подумала Лоретта, когда карета покатила к воротам.

Наконец пароход отчалил, и она сказала себе неизъяснимым волнением, что победа осталась за ней.

Она уехала без помех, а теперь увидит маркиза, составит о нем мнение, вернется домой, и никто не узнает, что она побывала во Франции.

Располагая деньгами, Лоретта взяла каюту и для спокойствия Мари тут же распорядилась, чтобы стюард принес им кофе и сухарики.

— Думаю, что с едой нам лучше подождать до поезда, — сказала Лоретта. — Боюсь, если на море будет волнение, у меня может случиться морская болезнь.

— Я не боюсь mal de mer[6], миледи. Когда я плыла из Франции много лет назад, пароход был маленький, пассажирам было очень плохо. Но не мне. Я хорошо переношу море. Так все говорят.

— Надеюсь, так будет и со мной, — ответила Лоретта. — Я ведь плыву по морю в первый раз в жизни.

И подумала, что, если она выйдет за маркиза, ей придется пересекать Ла-Манш всякий раз, когда у нее будет желание побывать в Англии. Вот как поступает его отец.

Странно, что маркиз всегда оставался во Франции, хотя дюк, его отец, редко пропускал важнейшие английские скачки.

Как и ее отец — французские.

В Кале они пришли через два часа, так как дул попутный ветер. У пристани стоял поезд на Париж.

Лоретта предоставила Мари устроить их как можно удобнее, и той удалось взять целое купе. Поскольку вагон был с коридором — такие появились всего за девять лет до этого, кондукторы только и думали, как бы им угодить, и выполняли все их заказы.

После того как они поели (собственно говоря, это был легкий ранний обед), Лоретта, которая в прошлую ночь почти не сомкнула глаз, перебирая в уме подробности своего плана, мучаясь тревогой, что в последнюю минуту возникнет какая-нибудь помеха и она не сумеет уехать, теперь уснула крепким сном.

Когда она проснулась, за окном царила темнота, и до Парижа оставалось полчаса.

— Вы мне не сказали, миледи, — заметила Мари, — поедем ли мы с вокзала прямо в дом маркиза Голстонского или сначала в отель?

Об этом Лоретта на подумала, но немного поразмыслив, ответила:

— Пожалуй, поедем к маркизу. Если окажется, что все уже легли, мы поедем в отель, а туда вернемся утром.

Но Мари засмеялась:

— В Париже никто рано не ложится! Лоретта спрятала улыбку. Конечно, Мари так считает, но она не была во Франции много лет, и все могло измениться.

А может быть, маркиза и Ингрид в обществе не принимают, и они ведут тихую жизнь в уединении.

К перрону парижского вокзала поезд подошел почти в полночь.

Носильщик нашел им фиакр, и они направились на Елисейские поля.

— Если в доме окна окажутся темными, — сказала Лоретта больше себе, чем Мари, — мы поедем в отель «Морис». Когда папа приезжает в Париж, он, я знаю, всегда останавливается там.

Мари промолчала, но Лоретта не сомневалась, что думает она о том, как неприлично девушке, пусть и в сопровождении горничной, останавливаться в отеле.

Фиакр выехал на Елисейские поля и остановился перед особняком, огороженным красивой чугунной решеткой с позолоченными остриями.

Лоретта увидела вереницу карет с кучерами и лакеями в ливреях. Факельщики светили тем, кого требовали их господа.

Лоретта не сомневалась, что извозчик привез их не туда.

— Вы уверены, что это нужный нам дом? — спросила она по-французски с великолепным парижским выговором. — Особняк маркиза Голстонского?

— Oui, oui, madame, c'est vrai[7], — заявил извозчик.

— Подождите, миледи, — вмешалась Мари. — Я сейчас узнаю.

Она вышла из фиакра, подошла к парадной двери и заговорила с лакеем в великолепной ливрее с золотыми галунами.

Он и Мари оживленно жестикулировали, и Лоретта вспомнила, что французы словно не способны разговаривать без жестов.

Потом Мари вернулась, сияя улыбками.

— Все правильно, миледи. Это дом monsieur le Marquess[8], и у него гости.

Лоретта вдруг смутилась.

— Может быть… — начала она, но тут лакей, который последовал за Мари, открыл дверцу, и она волей-неволей покинула фиакр.

— Может быть, Мари, — начала она снова по-французски, — попросить извозчика подождать? На случай, если мы не вовремя.

Но было уже поздно. Мари распорядилась, чтобы лакей взял чемоданы, и теперь расплачивалась с извозчиком франками, на которые они разменяли английские фунты на пароходе, как подозревала Лоретта, по очень невыгодному курсу.