Марина Струк - Обрученные судьбой

— На топь повезли, — тихо прошептала Марфута, стоявшая позади Ксении, но Евдоксия услышала ее, взглянула внимательно на боярыню и ее постельницу.

— А как иначе? Ведь вернется же иначе вурдалаком, — она добилась, чего хотела — за спиной Ксении испуганно заверещали, зашумели девки, и Марфуте даже пришлось прикрикнуть на них: «Дуры! Его ж в топь бросят! Не выбраться ему!».

Ксения же даже головы не повернула — все глядела вслед колымаге, выезжающей через задние ворота из усадьбы, увозя ляха в его последний путь. Там, в глухом лесу его тело опустят в болото, придавив тяжелым камнем грудь, чтобы не выбрался он на свет Божий, не пошел искать своего обидчика. Отныне его душе суждено томиться на этом свете. Не будет ей покоя без отпевания церковного.

Ксения вдруг вспомнила, как эти руки, что так безвольно волочились недавно по пыли двора, вырезали ей цветок из толстой ветки березы. Она не сразу поняла, что протягивает ей этот смущенный лях под смешками остальных и хмурым взглядом Владислава. Полевая ромашка, царица луга, так искусно вырезанная из дерева, что захватывало дух. Примет ли Господь ее молитву за раба своего Остафа, чтобы его душа нашла покой, чтобы была принята в небесные чертоги, ведь он иной с ней веры? Чужой веры…

— Такой ладный с виду да сильный, а оказался… — донеслось будто издалека до Ксении. Она повернула голову и встретила взгляд Евдоксии. — Ныне за их пана боярин возьмется. Крепок ли тот духом, боярыня? Силен ли телом?

— Отчего ты задаешь мне такие дерзкие вопросы? — с трудом разлепила пересохшие губы Ксения, и Евдоксия поспешила изобразить на своем лице покорность и раскаяние в своих словах, опустила глаза на миг в землю. — Не забылась ли ты, ключница?

— Как же забыться, боярыня, коли ты передо мной, — ответила глухо ключница, а после подняла голову и переменила тему, как не в чем ни бывало. — Скоро обедня, а мы еще в клетях не были. Поспешать надо. Остались только большие ключи от погребов, боярыня, да ледников на дворе, и в терем воротимся, клети смотреть будем.

— От погребов? — переспросила Ксения, и Евдоксия взглянула на нее через плечо насмешливо.

— У тебя на кольце хозяйские ключи, боярыня, только они!

Ксения взглянула на ключи в своих руках, чувствуя, как в груди медленно поднимается волна слепого отчаянья. Не придет она, когда ночная темнота опустится на землю, к этому срубу, не отворит эту дверь, от которой так старательно ныне отводит взгляд. Не суждено ей дать этой ночью пленникам свободу, вырвать Владислава из рук Северского, который сполна выместит на том свою ярость, свои обиды, нанесенные имени боярина.

Она настолько была во власти своих невеселых мыслей, что едва взглянула на содержимое погребов и ледников, а после быстро зашагала в надпогребницу, где располагалась хлебня, желая поскорее закончить осмотр и вернуться в женский терем, прогнать всех прислужниц и выплакать свое разочарование и свой страх перед неизбежным на плече у Марфы. Ксения почувствовала вдруг, как натянулся подол сарафана, видать, зацепилась за что-то, решила она и дернулась сильнее в сторону надпогребницы.

— Куда ты, боярыня? — вдруг остановил ее голос Евдоксии, и Ксения резко остановилась, развернулась к девкам и ключнице, стоявшим за ее спиной, попутно отмечая, что это нога Марфуты надавила на край ее подола и мешает ей идти в хлебню.

— Как куда? В хлебню! — отрезала Ксения, злясь на ключницу и на Марфу, ступившую на ее подол. Она подняла глаза на свою служанку, чтобы показать ей взглядом сойти с расшитой ткани сарафана, и заметила, как та незаметно постороннему глазу качает головой.

— В хлебню? — изумилась Евдоксия, и ухо Ксении резанула неестественность ее удивления. И только спустя миг до нее дошло, что она едва не выдала себя с головой. Ведь в хлебню при ее положении нынешнем, при ее мнимых «поганых» днях по обычаю ей был ход заказан. И Марфа не нашла другого способа остановить ее, как наступить на подол сарафана, да только Ксения, к ее сожалению, не сразу распознала, что желает этим показать та.

Ксения резко выпрямилась и развернулась прочь от надпогребницы, делая вид, что донельзя смущена своей едва не свершившейся промашкой, в глубине души кляня себя за невнимательность. Она сумела бы убедить своих девок, что тут же поспешили за свой боярыней разноцветным вихрем сарафанов, лент и убрусов, но Евдоксия, разумеется, не поверила ее уловке, Ксения видела это по ее глазам. Ключница непременно сопоставит и ее поведение нынешнее, и прошлого дня, когда Ксения отказалась принять помощь своих девок, и дай Бог, чтобы суждения из этого она вынесла бы как можно позднее.

Но Господь не был милостив к Ксении в тот день. Гад, уже нацелившийся для удара, не желал удержать укус и поспешил атаковать, как только выпала такая возможность. Так и Евдоксия, стремясь очернить любой ценой так нежданно вдруг приглянувшуюся Матвею жену, свою соперницу в благосклонности боярина, спешила поведать тому о своих подозрениях.

Едва прошло время вечерней службы, когда день подходил к концу, а солнце поспешило к краю земли, как в женский терем принесли приказ боярина явиться Ксении на задний двор, где тот уже ждал ее. Марфа сразу же встревожилась, все качала головой, поправляя одежды Ксении.

— Неспроста на задний двор кличет, неспроста. Накликала Евдоксия, видать, что-то, все ведь на тебя глядела у хладной во все глаза, — Марфа взглянула в бледное лицо Ксении, расправила складки шелковой сороки на плечах. — Не выдай себя, Ксеня. И его не выдай. А ключи я нынче же стащу, клянусь тебе! Не тревожься, вытащим мы твоего ляха!

Замирая сердце, ступила Ксения на задний двор, на это свободное от построек широкое пространство, где в центре круга своих чадинцев сидел на резном стуле с высокой спинкой Матвей. Он сразу же поднялся и пошел к ней навстречу, едва заметил свою жену и прислужниц, неизменно следующей за ней по пятам, протянул к ней руки, и Ксении пришлось вложить в его широкие ладони свои едва дрожащие от волнения и захватившего ее нутро страха тонкие пальцы.

— Моя жена, — проговорил Северский, глядя на ее бледное лицо в обрамлении жемчужных поднизей. Он кивков головы приказал прислужницам отойти в сторону, и те поспешили оставить супругов, отошли на некоторое расстояние. — Моя прелестница жена.

Ксения заставила себя не отвести глаз от его взгляда, пронизывающего ее насквозь. Она уже знала, что у того что-то есть на уме, и теперь он будет играть с ней, пока не выведает то, что желает узнать, пока не подтвердит свои подозрения. И видит Бог, она не позволит ему этого ныне!

— Мой господин, — она склонилась и коснулась губами его рук поочередно, выражая свою покорность. Выпрямившись, Ксения отметила, что ему пришлось это по нраву, и решила и далее всеми силами играть смиренность перед мужем.