Жюльетта Бенцони - Ожерелье для дьявола

— Войдите, мне надо вам кое-что сказать.

В то время, как все окружение живейшим образом обсуждало это новое проявление монаршей милости. Жиль, стоя посреди обширной белой комнаты, почтительно ожидал речи своего повелителя.

— Вы на этом самом месте говорили мне, шевалье, что я могу рассчитывать на вашу преданность, — произнес Людовик XVI после некоторого молчания.

— Когда угодно, сир! Ничто не принесет мне больше счастья, как возможность отдать мою жизнь за короля! И король это знает!

— Ну, сегодняшним вечером до этого не дойдет. Я вас прошу оказать мне личную услугу. Не подумайте ничего плохого, я вовсе не хочу, чтобы вы шпионили. Я хотел бы, чтобы вы спустились на террасу и скрытно понаблюдали за королевой. Еще раз говорю вам, не думайте ничего плохого. Я вовсе не подозреваю вашу повелительницу в чем-то дурном. Просто я хотел бы убедиться, что ее друзья не увлекут ее в Трианон для игры в фараон в ее спокойном убежище. Она не умеет противиться воле своих друзей.

— А в случае, если она действительно отправится в Трианон, сир?

— Вы вернетесь и скажете мне об этом. Я вам разрешаю распорядиться, чтобы меня разбудили. Если же королева после своей прогулки возвратится в свою комнату, ну, что же, друг мой, в этом случае вы тоже, как все, отправляетесь спать, и не будем больше об этом говорить. Вы поняли меня?

— Я вас понял, сир. Все будет исполнено в точности, как вы сказали.

— Я вас благодарю. Ну, идите.

Молодой человек вышел через другую дверь, Прошел через Позолоченный кабинет и по лестнице вышел на северную сторону террасы. Он не сразу нашел королеву, поскольку там была целая толпа.

Летними вечерами, когда построенный в низине город задыхался от духоты, его жители в праздничной одежде обычно выходили подышать свежим воздухом на террасу. Там самым демократическим образом они общались с жителями замка, королевского двора и даже с самой королевской семьей. Все медленно прогуливались под звуки музыки швейцарских или же французских гвардейцев, игравших поочередно. В воскресные же и праздничные дни все любовались игрой фонтанов.

В этот вечер играли французские гвардейцы.

Они завели тягучую мелодию «Мальбрук в поход собрался». Праздничная толпа в светлых летних одеждах, с ее смехом и шутками, создавала у стен дворца свой праздник, гораздо менее тягучий, нежели пышные, только что закончившиеся королевские обряды.

Не заметив Марию-Антуанетту, Турнемин обратился к одному из пажей, переходящих от одной группы к другой, пытающихся сыграть какую-нибудь шутку, поскольку вечерние прогулки были для них излюбленным полем деятельности.

Может, этот юноша и имел намерение пошутить, отправив его в Оранжерею или в отдаленную рощицу, но широкие плечи Турнемина и его многообещающий взгляд дали ему возможность сделать предположение о возможных последствиях. Тот самым вежливым образом указал ему на ступеньки, ведущие в партер Латона.

— Ее Величество там, со своими дамами и окружающими ее господами. Вы найдете ее на скамье у бассейна Ящериц.

Действительно, королева была там. Одетая в этот раз в простое белое батистовое платье, с прелестным воздушным получепцом на голове, в накинутой на плечи муслиновой накидке, с большим веером в руках, она сидела на скамье среди расположившихся полукругом дам и господ, из которых самым пожилым и самым болтливым был командир швейцарской сотни, барон де Безенваль, один из заводил этого общества.

Рядом с королевой сидела одна из ее камеристок, с другой стороны восседала восхитительная и томная герцогиня де Полиньяк. Ее голубые глаза постоянно были затуманены мечтаниями.

Мария-Антуанетта трогательно держала ее тонкую руку. Перед ними стояла некрасивая молодая женщина, нервозная, но элегантная. Она затеяла с Безенвалем, должно быть, довольно забавный диалог, поскольку все окружающие смеялись от чистого сердца. Это была графиня Диана де Полиньяк, невестка герцогини, — без всякого сомнения, один из самых злых языков всего двора.

Не осмеливаясь подходить ближе. Жиль скрылся за одним из выступов, окаймлявших аллею, полукругом плавно спускавшуюся к бассейнам.

Постепенно толпа на террасе и в партере рассеялась. К полуночи оставалось уже совсем немного народу. Музыканты начали играть свою заключительную мелодию. Время тянулось медленно. Но вдруг Жиль даже вздрогнул. Из темных глубин парка возник какой-то человек. Он с удивлением узнал в нем молодого рыжеволосого денди, служившего секретарем у мадам де Ла Мотт. Этот человек приблизился к веселящейся группе, все раздвинулись, пропуская его. Он низко поклонился королеве, что-то тихо сказал ей.

Мария-Антуанетта тотчас же поднялась.

— Ну, что же, пойдемте, — радостно воскликнула она. — Я думаю, что мы сейчас позабавимся.

Произошла заминка. Мадам де Полиньяк попросила разрешения удалиться, ссылаясь на усталость. Мария-Антуанетта взяла под руку свою камеристку, и вся группа пошла за этим секретарем в темную глубину парка. Без всякого колебания Жиль устремился за ними, шагая по траве и тем самым заглушая шум шагов. По всему было видно, что королева направлялась не в Трианон.

Но куда же она направляется, ведомая личностью, столь близкой той авантюристке?

Процессия спустилась к осенней аллее, обогнула рощу с залом для балов и углубилась в старый лабиринт времен Людовика XIV, который подновили, подкрасили и назвали Рощей Венеры.

Это было темное и прохладное место, расположенное подле стены, держащей гигантскую лестницу, называемую Сто ступенек, скрытую от нескромных взглядов рядами грабовых аллей, переплетенных виноградными лозами.

Глаз Жиля без труда различал движущиеся в темноте пятна белых платьев королевы и сопровождавших ее дам. Когда вся процессия остановилась, ему легко было, перейдя на другую сторону грабовой аллеи, приблизиться к ней на достаточное расстояние.

Вся группа столпилась между двумя хрупкими стенами, образованными из пахучей акации и виргинских тюльпанов. Воцарилась тишина. Ни королева, ни ее окружение не произносили ни единого слова. Вдруг появилась темная женская фигура. Она склонилась в низком поклоне.

— Ну что, графиня! — прошептала королева. — Все готово?

— Совершенно готово, мадам, — ответила вновь прибывшая. Это была не кто иная, как госпожа де Ла Мотт. — Не угодно ли Вашему Величеству Взглянуть через листву на эту женщину? А того мы приведем через некоторое время.

— Она на меня очень похожа?

— Ваше Величество, можете об этом судить сами.

«По всей видимости, — подумал Жиль, — речь идет о какой-то очень интересной сцене, которая сейчас разыграется в этой рощице. Совершенно необходимо, чтобы я тоже мог поаплодировать актерам.»