Ради милости короля - Чедвик Элизабет

Ида сунула младенца ему в руки, прежде чем Роджер успел обнять ее.

Ребенок был совсем крошечным, не больше двух недель от роду, и еще не успел округлиться. Его глаза были темными и обещали стать карими, как у Иды.

– Вы должны были мне написать, – упрекнул он. – Должны были известить.

– И куда же мне следовало отправить гонца? – мрачно посмотрела на него Ида. – Я не знала, где искать вас, и не думала, что вас интересуют подобные пустяки.

– Мне хотелось бы знать, что вы снова в тягости, и знать, как вы поживаете.

– Неужели? – Ида смерила мужа еще одним долгим взглядом.

Они до сих пор не обнялись.

– Ну конечно! – Роджер приобнял ее и попытался поцеловать, но она увернулась, и он поцеловал ее в щеку, мягкую, но холодную весенним днем.

– Несомненно, вы хотите искупаться и поесть, – произнесла она. – Полагаю, вы опередили своих людей и скоро они будут здесь. – Ида забрала ребенка и направилась к дому.

– Не раньше чем через час. – Он оглянулся. – Где Гуго?

– Скачет с конюхом и собаками, – ответила она. – Я не знаю, когда они вернутся. Сын весь в вас.

Ида отдала ребенка служанке и велела набрать ванну и принести еду.

Роджер ощутил, как эмоции внутри его свиваются в тугой узел и раздражение превращается в ярость.

– Я не по собственной воле провел столько месяцев при иностранном дворе, а исполнял свой долг.

Они поднялись по лестнице в покои. Служанки уже вытащили большую овальную ванну и теперь лили в нее ведрами горячую и холодную воду. Роджер заметил, что все держат голову низко и отводят глаза, и понял, что дело не только в почтении. Ледяная атмосфера в доме могла бы заморозить саму преисподнюю.

Ида открыла крышку сундука и достала аккуратно сложенную чистую рубашку, брэ и чулки. От одежды веяло ароматом лаванды и специй.

– Я сшила их для вас, – сообщила она. – Осенью. Я думала, вы вернетесь домой до Святок. Я думала… – Ее подбородок задрожал. – Что ж, вы не вернулись, и я убрала их подальше вместе с надеждой увидеть вас до конца года.

Роджер снял шляпу и осторожно положил на другой сундук.

– Я продала все до единой свои драгоценности, – сообщила Ида. – Сняла драпировки со стен. Разорила и измучила наших арендаторов и вассалов. Я верила, что с каждой серебряной монеткой, которую мне удавалось выжать, вам остается провести в Германии на одно мгновение меньше.

Ида прижала ладонь ко рту, и Роджер увидел, что она борется с собой. Но когда он собрался заговорить, она убрала ладонь и посмотрела на него полными слез глазами:

– Вам… и моему сыну. Почему я должна была сообщить вам, что жду ребенка, если вы не сообщили мне об Уильяме? Мне пришлось выспрашивать подробности у Александра из Ипсуича. Вы знаете, как больно мне было? Почему вы не сказали? Почему?

Роджер протянул к ней руки:

– Потому что я понимал: вы будете волноваться, и попусту.

– Вы думали, я не узнаю?

– Надеялся, что не узнаете, – поморщился он.

Ида ахнула.

– Я видел, как вы обезумели при мысли, что надо отдать Гуго. А так вам придется страдать и из-за другого своего сына… или даже больше, потому что вы так и не смогли назвать его своим. Возможно, я ошибался, но сообщить об этом в письме как о чем-то, чего нельзя изменить… – Он вздохнул. – Я принял решение, и если оно было неверным, простите, но что сделано, то сделано. – Роджер снял пояс и котту. – Я собирался рассказать вам сейчас, чтобы не осталось недомолвок, но опоздал, и об этом сожалею тоже. Злитесь на меня, если хотите, но судья может принимать неверные решения, особенно когда ему нечем руководствоваться, кроме собственного чутья.

Роджер увидел, как Ида закусила губу и отвернулась, и испугался, что уже слишком поздно.

– Поверьте, я думал о вас каждый день своего отсутствия, – сказал он. – И о детях. Я не забывал вас.

– Но я все равно ощущала себя забытой, – надтреснутым голосом возразила Ида. – И незначительной.

– Ничего… Вы не представляете, как мне вас не хватало. – Роджер заключил ее в объятия и крепко сжал. Он почувствовал биение пульса на шее жены и вдохнул едва уловимый аромат жимолости – ее любимый.

– Верно, не представляю, – ответила она и, внезапно запустив пальцы в его волосы, откинула голову, чтобы посмотреть ему в лицо. Ее глаза были полны ярости и блестели от слез. – Иногда мне кажется, что это место – край света, а я все равно что вдова.

– Глупости! – прорычал Роджер. – Вы моя жена. Вы не обычная женщина. Вы графиня Норфолк.

– Да, – согласилась она. – Я часто твердила это себе во мраке ночи, после того как весь день пыталась извлечь деньги для выкупа из пустых или запертых сундуков, или развлекала знатных людей, направлявшихся поклониться гробнице в Эдмундсбери, или решала проблемы поместья, но порой слова утрачивали смысл, и я больше не знала, кто я, и мне начинало казаться, что я самозванка… оборванка с миской для подаяния, которую скоро разоблачат.

Роджер снова крепко прижал ее к себе, потому что не знал, что сказать. Мудрые слова легко приходили ему на ум в кресле судьи, где границы задавали древние традиции, а поскольку он так долго отсутствовал дома и жил в мужском окружении, его навыки общения с женой заржавели. Не способствовало пониманию и то, что Ида еще не оправилась от родов и была плаксивой и хрупкой.

– Вы никогда не казались мне оборванкой, – неловко произнес он. – Я всегда считал вас полной изящества и прямоты.

Она что-то пробормотала в его сорочку. Слово «прямота» обожгло обоих, как разящая сталь, и он понял, что использовать его было неблагоразумно. Но тем не менее это оправданно.

Они долго стояли обнявшись, и Ида немного успокоилась в его руках. Роджер почувствовал, как ее тело расслабилось. Наконец она отстранилась, и он опустил руки.

– Ванна остынет, – проговорила она, задыхаясь, но тут же овладела собой, и он почувствовал, что первая гроза отгремела, хотя знал, что следующая не за горами.

– Вода простояла не так уж и долго, – улыбнулся он.

Закончив раздеваться, Роджер шагнул в ванну. Разумеется, она оказалась едва теплой, но он решил не привередничать.

– Смотрю, у вас новая шляпа. – Ида указала на сундук.

– В Шпайере хороший шляпник, – робко улыбнулся Роджер, – и мне понравилась его работа. Я привез вам шелк для вышивания и новый пояс.

Ида взяла мыло и мочалку.

– Я продала свой золотой с жемчугом пояс, который… который мне подарил Генрих, и перстень, что носила при дворе.

На мгновение повисла неловкая тишина. Роджер не знал, как сообщить жене все остальное, и решил понемногу вплести это в общий разговор. Он поведал о своем пребывании в Германии, выбирая яркие моменты, способные порадовать женщину. Он также рассказал Иде о сыне и о том, как хорошо юноша себя держал. Увидев, как просветлело ее лицо, он подавил приступ ревности. Это мгновение принадлежало ей – дар, возможно, более ценный, чем шелк или новый пояс. Роджер упомянул о прозвище Уильяма и о том, как парень старается ему соответствовать.

– Уильям тренируется каждый день, – сказал Роджер. – Он смотрит на свои жизненные цели точно так же, как вы на свое вышивание, – до того пристально, что может просверлить дырку взглядом. Он станет замечательным человеком. В его распоряжении честь, гордость и отвага. Пусть он придает слишком много значения ритуалам и бахвалится родством с королем, но в нем нет злобы. – Роджер ополоснул лицо, промокнул глаза и посмотрел на жену. – Ричард возложит на себя корону в Винчестерском соборе, чтобы смыть позор пленения. Приглашены все. Король хочет, чтобы юный Длинный Меч держал один из шестов его паланкина, когда мы войдем в церковь, а я буду нести меч Ричарда. Вы и ваш сын сможете встретиться, пока мы будем в Винчестере.

Ида отшатнулась от края ванны. Роджер заметил, как участилось ее дыхание, а на лице отразилась надежда и страх.

– Когда?

– На Пасху, – ответил он. – Вы сможете путешествовать?

– Да, я уже пройду воцерковление, – кивнула она; глаза ее сверкали.