Элоиза Джеймс - Когда герцог вернется

— Что же? — все еще недоумевала Исидора.

— Не что, — с улыбкой поправила ее Джемма, — а кто.

— То есть?..

— Вильерс!

Глава 40

Перед тем как войти в дом, герцог Вильерс немного помешкал. По правде говоря, он был весьма брезглив. Иногда он даже сам удивлялся, до чего ему неприятны разные функции собственного организма. Другим мучинам, кажется, нравилось потеть, да и вообще валяться в собственном дерьме. К нему это не относилось, а канализация для него служила прямо-таки символом тех процессов в организме, результатов которых он предпочел бы не видеть и не чувствовать.

Однако дворецкий уже ждал его у входа, а потому Вильерс со вздохом поднялся по ступенькам. Герцог даже понять не мог, как вышло так, что он стал рабом собственных знакомых. Впрочем, Элайджа поправил бы его и сказал: «Рабом собственных друзей». Правда, осторожно втянув носом воздух в холле, Вильерс немного повеселел.

Сбросив на руки дворецкому свой плащ, он повернулся к нему.

— До меня доходили слухи о том, что в Ревелс-Хаусе стоит чудовищная вонь, — сказал он.

Дворецкий засиял улыбкой.

— Этого больше нет, ваша светлость. Позвольте мне проводить вас в Желтый салон. Я уверен, что герцог вскоре к вам присоединится.

Перед дверью в салон герцог Вильерс ненадолго остановился и опустил глаза на ковер под ногами. Покрывавший весь пол ковер с изысканным рисунком так и горел яркими красками вишнево-красного и темно-алого оттенков. По периметру ковер был украшен потрясающим орнаментом в виде оленьих рогов.

— Боже правый! — воскликнул Вильерс. — Я никогда не видел ничего подобного.

— Насколько мне известно, в мире существует всего два или три таких ковра, — сказал ему дворецкий. — Его светлость купил эту вещь у монгольского хана. Ковер соткан из шерсти и шелка с добавлением золотых и серебряных нитей.

Вильерс владел огромным поместьем, но, кажется, он вот-вот должен ступить на вещь, которая по цене не уступает его собственности. От волнения его даже слегка затошнило.

Вошедший в салон Козуэй на ковер ступил без малейших раздумий.

— Прошу прощения за то, что написал вам это письмо, — сказал он вместо приветствия. — Я приостановил подготовку к свадебной церемонии. — Вид у него был усталый, волосы взъерошены. Впрочем, ничего странного в облике Козуэя не было, как писала его мать в своих письмах.

— Что же заставило вас надеть бриджи? — спросил Вильерс, проигнорировав вопрос о свадьбе. — Судя по многочисленным сплетням, вы шокировали все окрестности, бегая по дорогам в коротких штанах.

Козуэй пожал плечами.

— По-моему, эти штаны не стоили того беспокойства, которое они вызвали у моих знакомых, — сказал он. — Не говоря уже о моих близких.

— Волосы вы не пудрите, — заметил Вильерс. — Зато надели бриджи и вполне приличный жилет. Похоже, скоро мы сделаем из вас настоящего герцога.

По лицу Козуэя пробежала легкая улыбка.

— У меня даже есть камердинер, — сказал он.

— Вы можете за час подготовиться к поездке в Лондон?

— Что?

— За час, — повторил Вильерс. — Вы могли бы прямо сейчас сказать вашему лакею, чтобы он начал собирать вещи.

Улыбка Козуэя стала еще шире.

— Нет, — промолвил он.

— Сегодня вечером король устраивает праздник на борту королевской яхты «Перигрин», которая пришвартовалась на Темзе прямо напротив Тауэра.

— Великолепно! — воскликнул Симеон. — Надеюсь, вы получите большое удовольствие от праздника.

Вильерс опустился в кресло и воспользовался моментом, чтобы привести мысли в порядок. Затем он заговорил, тщательно подбирая каждое слово:

— Король лично интересовался расторжением вашего брака на основании вашего безумия, и он распорядился, чтобы и парламент, и церковь не тянули с этим делом. Герцогиня — я имею в виду вашу герцогиню, — пояснил он, — тоже приглашена на праздник. У меня такое впечатление, что король лично поможет расторжению брака.

Это был настоящий удар — Вильерс сразу это понял. Но уже через мгновение лицо Козуэя приняло упрямое выражение, а его спина выпрямилась.

— Я не могу ее остановить, — сказал он. — Она заслуживает того, чтобы выбрать себе мужа.

— За ней уже волочатся охотники за состоянием с трех континентов, — сообщил Вильерс.

— Да, думаю, дело именно в этом. — Сев в кресло, Козуэй положил ногу на ногу с таким видом, словно они обсуждали завтрашнюю погоду.

Может, кто-то другой и поверил бы деланному равнодушию в голосе Козуэя, но каким-то образом Вильерс научился распознавать признаки душевной боли, даже спрятанной глубоко в глазах человека.

— Вот и хорошо, — кивнул он, — просто я хотел, чтобы вам стало об этом известно. Должен сказать, я рад, что вам все это неинтересно.

— Почему?

В голосе Козуэя только послышались подозрительные нотки, однако Вильерс был слишком хорошим актером, чтобы засмеяться.

— Видите ли, — начал он, — не помню, говорил ли я вам, но у меня много незаконнорожденных детей.

Брови Козуэя взлетели вверх.

— Это представляет для вас какое-то неудобство? — спросил он.

— Да нет, — искренне ответил Вильерс. — Правда, кажется, ситуация начинает меняться. Дело в том, что я решил собрать всех этих детей под своей крышей.

— Сколько же их? — поинтересовался Симеон.

— Шестеро, — вздохнул Вильерс. — Мне даже самому трудно в это поверить. Грехи юности к старости превращаются в тяжкую ношу.

— Но вы еще не старый, — возразил Козуэй. — Сколько вам? Тридцать? Полагаю, вы без труда сделаете и дюжину ребятишек, если вам такое придет на ум.

— Тридцать четыре, — ответил Вильерс. — Но, поверьте мне, моя душа куда старше. Как бы там ни было, шесть незаконных детей — это серьезная помеха моим матримониальным планам.

Козуэй хмыкнул.

— Но вы же не… — Он не договорил.

Вильерс с удовлетворением наблюдал за тем, как правда постепенно доходит до Козуэя.

— Я должен найти для них мать, — заметил он. — В сложившихся обстоятельствах женщины моего круга едва ли захотят принять меня. А вот разведенная женщина… К тому же Исидора такая очаровательная! — Он произнес эти слова осторожно, но, судя по всему, недостаточно осторожно.

Вильерс был готов поклясться, что Козуэй даже не шевельнулся, однако через какой-то миг его сильная рука схватила гостя за горло.

— Она не станет матерью твоих незаконнорожденных детей! — проговорил он. В голосе Симеона было столько ярости, что Вильерс не сдержал улыбку, однако у него тут же возникло подозрение, что он может от этого умереть. — Она моя! — Козуэй оттолкнул Вильерса. Кресло под ним качнулось назад, но не упало.