Виктория Холт - Мелисандра

– Судя по вашим словам, это и не работа вовсе.

– Ты, без сомнения, найдешь, что у нас все устроено иначе, чем у Тревеннинга. Если тебе что-то будет неясно, обязательно обращайся ко мне. Жить будешь в комнате еще с тремя девушками. К сожалению, отдельную комнату я тебе выделить не могу. Дом у нас большой, но и семья большая. Пока что твоими соседками будут Женевра, Люси и Клотильда. Но Люси скоро уедет – она выходит замуж. Все мои девушки рано или поздно выходят замуж. Мне их не удержать. Ты разбираешься в политике?

– Нет… совсем немного.

– Тогда тебе нужно подучиться. И, кроме того, побольше узнать об искусстве, поэзии и музыке. В моем салоне ведутся разные беседы, и девушке в дополнение к красоте требуется еще и образование. Тогда ее выше ценят. Женевра – удивительная красавица, однако знает очень мало, а учиться тому, что я ей пытаюсь втолковать, не хочет или не может; но зато у нее есть врожденная хитрость, которой она умело пользуется. Такая, как она, не пропадет.

– Им известно, что я… непризнанная дочь сэра Чарльза Тревеннинга?

– Имени его они не слышали, дорогая. И лучше им этого не говорить. Никогда не знаешь, до чьих ушей могут дойти такие сведения. Они знают, что ты незаконно рожденная. Клотильда – тоже внебрачная дочь одной высокопоставленной дамы. Ее мать попросила меня взять ее к себе… как и твой отец. А Люси – дочь простой крестьянки и дворянина, хоть и не столь знатного. Она вы ходит замуж с согласия отца. Мы все очень радуемся за Люси. Мои девушки находят в этом заведении все, что им нужно, а это удача для меня.

– Я вижу, вы очень добры.

– Ах, мне просто повезло и нравится делиться везением с другими. Я учу моих девочек полагаться только на самих себя. Когда я вышла замуж, мне было столько же лет, сколько тебе. У меня было состояние и, казалось, блестящее будущее. Однако муж изменял мне и, что еще хуже, растратил все мои деньги.

– Не могу понять, почему женщины так стремятся выйти замуж.

– Большинство женщин к этому стремится, моя дорогая; одни – по глупости, другие – потому что умны. Дурочки ищут, к кому бы юркнуть под крылышко, а умные сами прибирают мужчин к рукам. Держать их у себя под каблуком – вот чему, дорогая, я учу своих девушек, править мужским миром. Но править исподволь – в этом секрет нашей власти. Единственный способ обуз дать мужской эгоизм – ни в коем случае не оскорбить самолюбие мужчины, не дать ему понять, что все держишь в своих руках. Очень примитивный подход к этим примитивным существам. Половина мира состоит из тех, кто правит, другая половина – из тех, кем правят. Решай сама, к какой половине ты хочешь принадлежать.

– Ваши речи кажутся мне такими странными… Со мной никто так раньше не разговаривал.

– Ты жила с монашками.

– Они ненавидят мужчин и прячутся от них в монастыре.

– А я к мужчинам ненависти не питаю. Они мне нравятся. Я понимаю их. Я их, собственно, очень люблю, но никогда не даю чувствам заслонять от меня их слабости. Посмотри: взять их и взять нас. Мы позволяем им считать нас тщеславными: будто мы не в силах оторваться от зеркала и печемся только о нарядах да драгоценностях. Бедняги! Они называют это тщеславием, а сами считают себя столь совершенными, что даже в украшениях не нуждаются. Но скоро ты все поймешь. Когда мы допьем чай, я позвоню и попрошу одну из девушек показать тебе твое новое жилище. Тебе помогут одеться, и ты – если, конечно, к тому расположена и не слишком устала – можешь уже сегодня вечером выйти в салон. Какую ты с собой взяла одежду? Найдется подходящий вечерний туалет?

– У меня есть одно платье для особых случаев. Мне его купил мой… сэр Чарльз, когда мы были в Париже.

– Оно на тебе так же хорошо сидит?

– Платье очень милое, но у меня почти не было поводов его надевать.

– Покажешь его Женевре, и она решит, подходит ли оно для салона. Если подходит и ты пожелаешь спуститься вниз, то милости прошу. Но если предпочитаешь остаться у себя в комнате и отдохнуть с дороги, то оставайся. Мы скажем, что ты воспитывалась в монастыре, а сейчас приехала из деревни, поскольку твой отец считает нужным дать тебе возможность пообщаться с разными людьми. Какие у тебя познания в литературе?

– Когда я жила в монастыре, то читала «Путешествие пилигрима» и кое-какие романы Джейн Остин. В Корнуолле прочла «Sartor Resartus» и «Последние дни Помпеи».

Фенелла поморщилась:

– А Байрона?

– Нет… Байрона не читала.

– Тогда тебе лучше помалкивать… если ты к нам сегодня спустишься. Ты же, в конце концов, из Франции. Если поддерживать разговор тебе станет не по силам, можешь притвориться, будто не понимаешь. Женевра, например, прикрывает свое невежество дерзостью. А ты можешь для начала сделать вид, что плохо знаешь язык. Завтра я составлю для тебя список книг. Ты, вижу, смышленая и быстро выучишься. Сможешь беседовать о произведениях Теннисона, Пикока, Макколея и этого, нового, – Диккенса. А что касается политики, то у нас здесь в основном симпатизируют вигам. Тебе, по-видимому, такие понятия, как освобождение негров, подоходный налог и чартисты, мало о чем говорят?

– Боюсь, что так.

– Ну что ж, на первых порах, если разговор зайдет о политике, ты будешь превращаться в очаровательную француженку. Сомневаюсь, чтобы кому-нибудь оказалось по силам вести подобную беседу на французском языке. Меня же, признаться, трогают условия работы детей и женщин на шахтах и фабриках. Мы тут с некоторыми тори ведем ожесточенные споры. Ты спрашивала, в чем будут заключаться твои обязанности. Ты должна быть в курсе текущих событий. От моих юных дам требуется не только быть красавицами, но и интересными собеседницами. Ну, моя дорогая, я вижу, что совсем тебя смутила. Позвоню одной из девушек, что бы она проводила тебя в комнату. Она покажет тебе все, что может понадобиться. Будь так любезна, дерни за шнурок.

Мелисанда повиновалась, и на вызов явилась горничная, которую Фенелла попросила разыскать либо мисс Клотильду, либо мисс Люси, либо мисс Женевру и отослала.

Вскоре раздался стук в дверь, и на пороге появилась такая красавица, каких Мелисанде еще видеть не доводилось.

Блондинка с маленьким заостренным личиком, слегка вздернутым носом и поразительными голубыми глазами; в ее стройной фигуре ощущалась чувственность, а в манере держать себя – затаенная живость.

– А! – воскликнула Фенелла. – Женевра!

– Да, мадам? – В ее речи слышался выговор, характерный для лондонских улиц.

– Женевра, это Мелисанда Сент-Мартин, ваша новая подруга. Я хочу, чтобы ты о ней позаботилась… все ей показала… Надо, чтобы она ни в чем не нуждалась.

– Ну, разумеется, мадам. – И она улыбнулась Мелисанде.