Жюли Галан - Герцогиня и султан

– Да нет, госпожа Жанна, не общая! Это очень выгодное занятие, а раз выгодное, значит, есть много желающих получить свою долю от благ. Пиратам негласно покровительствуют многие правители, своим пиратам, разумеется. А многие разбойники откровенно переходят на службу к тем или иным государям и считаются частью их флота. Вот как та галера, что хотела нас общипать.

– Я так устала путешествовать! – честно призналась Жанна. – Особенно по морю. Одни неприятности.

– Да, недаром служба на корабле считается куда более трудной и менее почетной, чем военная служба на суше. Там в сражениях и славы больше, и трофеев, да И шансов уцелеть. А на море никогда не знаешь, доплывешь ли туда, куда намеревался. Купец хоть и получает барыши от морской торговли, не сравнимые с сухопутными, но и рискует в десять раз больше. Как говорят, на суше, если потеряешь товар, то жизнь, быть может, сохранишь, а на море приготовься расстаться и с тем, и с другим.

– Говорят, в древние времена, – вмешался в разговор генуэзец, – с пиратами удалось справиться. Но тогда всей ойкуменой правил римский орел. Это была эра господства одного государства на нашем море, поэтому, действуя слаженно и одновременно, флоты Рима истребили пиратские гнезда и корабли. Вот тогда суда бороздили воды и не боялись, что их рейс оборвет какой-нибудь лихой молодец.

Генуэзец теперь пользовался расположением Жанны и сидел рядом с ней, а не на другом конце стола. Жанна честно объяснила, что господин Пиччинино просто спас ее во время нападения турецкой галеры и не дал умереть от страха, когда она уже собралась отдать Богу душу, лишь бы второй раз не попасть в плен.

Капитан, хоть и был воинствующим монахом (или монашествующим воином) прекрасно понял, как спасал расторопный генуэзец испуганную даму. Но вполне одобрял такой способ спасения, лишь тихонько посмеиваясь про себя.

– Вы вот меня про здания на Родосе пытали, – заметил он. – Теперь поспрашивайте сеньора Пиччинино, он был в крепости и все видел. А язык у него должен быть подвешен лучше, чем у меня, вояки.

Генуэзец довольно легко справился с задачей, поставивший в тупик капитана:

– Дворец Великого магистра очень похож на бывшую папскую резиденцию в Авиньоне. Он имеет четыре башни, две из которых квадратные, а две полукруглые. Внутренний дворик окружен аркадами. В Большой зал приемов ведет лестница, ступени ее невысоки, чтобы рыцарям в латах было удобно подниматься по ней, не прибегая к помощи оруженосцев. Зал действительно большой, его своды опираются на колонны. Поменьше зал орденского Совета, к нему непосредственно примыкают комнаты Великого магистра. Залы изукрашены росписями, мне запомнились великолепные сцены сражений в зале аудиенций. Впечатление от дворца Великого магистра, конечно, незабываемо.

– А про улицу Рыцарей я все рассказал, тут и добавить нечего! – перебил его гордый собой капитан. – Только забыл сказать, что живем-то мы не в отелях. Там больше почетные гости останавливаются, ассамблеи да трапезы проходят. А у рыцарей обычные дома, двухэтажные, как здесь греками заведено. Жду не дождусь, когда порог своего дома переступлю. Хотя через неделю опять в море потянет.

Под столом генуэзец сжал ладонь Жанны, молча приглашая в свою каюту. Жанна поняла его без слов.

Проникнувшись временными теплыми чувствами к генуэзцу, Жанна теперь наверстывала упущенное время, почти круглосуточно находясь в его обществе. После очередного жаркого свидания она вдруг поняла, что уже почти полгода ничего не знает о жизни Европы, не слышит новостей, сплетен, слухов. Ведь столько, наверное, произошло! Может быть, теперь и мода поменялась так, что только локти будешь кусать от досады за собственную убогость, попав в приличное общество?

– Джирламо, а что теперь носят в Италии? – вопросила Жанна с таким видом, словно ее жизнь решалась от его ответа.

– Да то же, что и носили, моя донна, – пожал плечами генуэзец. – Право, не упомню…

– Но все-таки? – заломила брови Жанна.

– Парчи стало больше, – подумав, решил генуэзец. – А может, и не больше….

«Значит, парча!» – сделала отметку в памяти Жанна.

– А фасоны платьев поменялись?

– Да они настолько разнообразны, что им и меняться-то некуда! – высказывал редкую несообразительность генуэзец. – Разве что дамы теперь вырез на груди делают побольше. А то смотришь раньше на их глухие платья, и сердце кровью обливается. Венецианцы, негодяи, наладили неплохое производство кружев, и дамы теперь частенько щеголяют этими ажурными сеточками.:.

«Значит, вырез можно увеличить! – делала соответствующий вывод Жанна. – И подумать о новомодном кружеве!»

– А юбки стали шире или уже? – продолжала она, допрос.

– А бог их разберет! – барахтался в теме генуэзец. – Наверное, шире. Но, на мой взгляд, дамы сейчас чересчур увлекаются цокколи.

– Ой, а что это?

– Да это уличные туфли на толстенной деревянной подошве! – генуэзец немножко оживился. – Иная дама возвышается над тобой, словно башня. А одна модница заказала себе настолько высокие подошвы, что не смогла в обновке сделать и нескольких шагов, упала на землю.

– Ну-у, разве это новинка! – разочарованно вздохнула Жанна. – Такие еще моя матушка носила. Нет, только женщина может вразумительно объяснить, что же сейчас носят, не обижайтесь, милый Джирламо!

«В любви ты разбираешься лучше, чем в людях!» – сделала она неутешительный, а может, наоборот, утешительный вывод.

Давно сказано: «Можно бесконечно смотреть на огонь, воду и на то, как другие работают».

Жаккетта бездумно смотрела на ворочающих веслами гребцов. Гребцы работали в обычном темпе, медленно, но верно убивающем человека на веслах.

На море, хоть и лазурное, сил смотреть больше не было, а в каюту вернуться нельзя. Госпожа Жанна находилась там в компании с генуэзцем, который больше ни денежки не дал, скряга такой! Видите ли, госпожа и так распрекрасно познакомилась с его достоинствами и без помощи Жаккетты! Жаккетте было жалко даже не денег, а принципа. Приличный человек только из чувства деликатности продолжал бы дарить монетки, а этот едва желаемого достиг, сразу кошель туго – натуго завязал. Сразу видно, что купец. Будь дело на суше, Жаккетта обязательно бы задумалась, какую пакость сделать чересчур бережливому генуэзцу. Но в море мысли колыхались туда-сюда, трудно было сосредоточиться.

Ей очень хотелось опять устроить рыбалку. Согнутый нож и веревочка лежали в дорожном мешке, но Жаккетта побаивалась строгого капитана. Наверняка не разрешит снасть к мачте привязывать, да и веревку не даст. А шнур от юбки короткий. Но даже если бы разрешил, веревка, наверное, гребцам мешать будет. Жаккетта окинула взглядом гребцов, пытаясь понять, помешает им веревка, привязанная к мачте, или не очень. «Но какую же свинью подложить генуэзцу?» – вернулась она к старой мысли, убедившись, что веревка очень даже помешает.