Виктория Холт - Легенда о седьмой деве

Джонни мог иметь свою личную жизнь. Но управление поместьем — это совсем другое. Он не должен скрывать, что у нас появись долги, — я обязана об этом знать. Внезапно я поняла, что совершила ошибку, приучив себя закрывать глаза на все, что касалось дел моего мужа. Поместье Сент-Ларнстон очень важно, потому что однажды оно достанется Карлиону. Когда-то я слышала, что много лет назад в Эббасе уже были финансовые неприятности, в результате чего большая часть земель Эббаса перешла к другим владельцам. Потом на лугу у шести дев нашли олово и семейное состояние было спасено. Я вспомнила, как на свадьбе Джо шел разговор о шахте. Может, мне стоит поговорить с Джонни? Я должна выяснить, остались ли счета за вино неоплаченными по небрежности или по другой, более серьезной, причине.

Эти цифры постоянно стояли у меня перед глазами, лишая покоя. Я была слишком довольна своей жизнью. Последний год все шло так гладко! Я даже начала верить, что Меллиора смирилась и не мечтает больше о Джастине. Пару раз я слышала, как она смеялась — совсем как в то время, когда мы обе жили в доме ее отца. Я видела, что все выходит именно так, как я планировала. Я смирилась с отсутствием честолюбия у Джо. Бабушка переехала из своего домика и теперь жила у Поллентов. Я знала, что для нее это лучше всего, и все же мне было грустно, оттого что она живет с Джо, а не со мной. Но бабушка никогда не ужилась бы в Эббасе — с ее снадобьями, лекарствами и корнуоллским выговором. А у Поллентов ей были очень рады. Джо возился с лекарствами для животных, а бабушка — со своими снадобьями. Это как-то сочеталось. Но это не совсем то, чего я для нее хотела, и мне часто становилось грустно, когда я навещала старушку. Когда мы с ней говорили, я чувствовала, что наши отношения не изменились и я по-прежнему важна для нее, как и она для меня.

И все же я была слишком благодушна. Больше я не должна оставаться в неведении относительно нашего финансового состояния.

Убрав бумаги в бюро, я отправилась в детскую. Общение с Карлионом всегда действовало на меня успокаивающе. Мальчик быстро подрастал и был развитым для своего возраста. Он не походил ни на Джонни, ни на меня. Я часто удивлялась, что у нас родился такой замечательный ребенок. Мальчик уже читал, и Меллиора говорила, что он практически научился этому самостоятельно. Его успехи в рисовании казались для меня удивительными, а врожденная склонность к верховой езде не могла не восхищать. У него был собственный пони, потому что я хотела, чтобы сын с раннего возраста сидел в седле. Я никогда не позволяла ему ездить без меня — и никому другому не доверила бы его, даже Меллиоре. Я сама катала его по лугу, и вскоре он чувствовал себя в седле очень уверенно.

И только одно его качество мне хотелось бы изменить. Карлиона очень легко можно было довести до слез — особенно в тех случаях, когда ему казалось, что кому-то или чему-то больно, кто-то пострадал. Однажды, более года назад, когда было очень жарко, он с плачем прибежал ко мне, потому что увидел в земле трещину и подумал, что земля поломалась. «Бедная, бедная земелька! Полечи ее, мама!» — говорил мне сын, глядя на меня глазами, полными слез, и веря в то, что его мать всемогуща. Так же было и с животными — мышь в мышеловке, кролик, чью тушку он видел висящей в кухне, кот, который пострадал в драке. У Карлиона было слишком мягкое сердце, и я боялась, что, когда он станет старше, его можно будет легко расстроить и заставить страдать.

В то утро я поспешила в детскую, зная, что Меллиора готовит его на прогулку и думает, что мы пойдем гулять все вместе. Пока я с Карлионом, можно отбросить все страхи и не думать о неприятностях.

Я распахнула дверь в детскую. Она оказалась пустой. Еще когда старая леди Сент-Ларнстон была жива, я полностью переделала детскую. В процессе подготовки детской мы со старушкой еще больше сдружились. Мы вместе выбирали обои — чудесные обои, синие с белым, с многократно повторяющимся трафаретным рисунком. И все в комнате было сине-белым. Белый рисунок на синих шторах, синий ковер. Комнату заливал солнечный свет. Но ни Карлиона, ни Меллиоры здесь не было.

— Где вы? — позвала я. Мой взгляд наткнулся на Леню, который стоял на диванчике у окна. Меня всегда охватывала дрожь, когда я смотрела на эту игрушку. Я говорила Карлиону: «Это игрушка для младенца. Ты хочешь ее сохранить? Давай найдем игрушки для твоего возраста!» Но сын с упрямым видом забирал у меня старую игрушку, и его лицо при этом кривилось от горя. Полагаю, он думал, что игрушка может услышать мои слова и обидеться.

— Это Леня, — с достоинством говорил мальчик, открывал шкаф и прятал туда игрушку, словно опасаясь за ее безопасность.

Я подняла слона. Ткань на попонке была аккуратно заштопана Меллиорой. Но штопка была видна и напоминала шрам. Если бы Меллиора знала…

Утро было неприятным — слишком многое из того, что следовало забыть, снова и снова возвращалось и злобно таращилось на меня. Я поставила слона на окно и открыла дверь в примыкающую комнату, где Карлион обычно ел. Тут я столкнулась с Меллиорой.

— Ты его видела? — спросила подруга, и я заметила, что она взволнована.

— Кого?

— Карлиона! Он с тобой?

— Нет…

— Тогда где он?

Мы в смятении уставились друг на друга. Я оцепенела, мне стало дурно. При мысли, что с Карлионом может что-то случиться, меня, как всегда, охватило отчаяние.

— Я думала, он с тобой, — растерянно произнесла Меллиора.

— Ты хочешь сказать… его здесь нет?

— Я ищу его уже десять минут.

— Сколько времени ты его не видела?

— Я оставила его здесь… после завтрака. Он рисовал своего пони…

— Мы должны найти его! — воскликнула я, чувствуя, что мой голос начинает дрожать. — Он должен быть где-то поблизости.

Я выбежала из комнаты, не глядя на Меллиору. Мне хотелось упрекнуть ее, обвинить в невнимательности. Все из-за того, что игрушечный слон на окне живо напомнил мне, как я ее обманула.

— Карлион, где ты? — громко позвала я.

Меллиора поспешила следом за мной, и вскоре мы с ней убедились, что мальчика нет в детской. Теперь ужасный, парализующий страх стал реальностью. Карлион пропал. Спустя некоторое время все домочадцы принялись за поиски. Все укромные уголки Эббаса были обысканы, все слуги опрошены. Но я не была уверена, что они ищут тщательно, поэтому сама прошлась по всему дому, заходя в каждую комнату. Я звала сына, просила его выйти, если он спрятался, умоляла не пугать меня.

В голову лезли страшные мысли о том, что могло случиться. Я представляла, что мальчика затоптали лошади, мчавшиеся галопом, что его похитили цыгане, что он попал в капкан и теперь лежит искалеченный, как когда-то бедный Джо. Я находилась в старой части дома, где когда-то жили и проводили время в молитве монахини, и чувствовала: еще чуть-чуть, и меня накроет волна неизбывного горя. Меня охватило тягостное предчувствие, что с моим ребенком случилось несчастье. В этот ужасный миг мне казалось, что душа замурованной монахини была рядом со мной и ее скорбь стала моей. Я знала: если с моим сыном случится что-то страшное, мне этого не пережить — я буду словно замурована в своем горе и скорбь моя будет долговечной, как каменные стены.