Людмила Третьякова - Дамы и господа

Однажды нарочный от Натальи Кирилловны отправился в дом Васильчиковых. Сославшись на нездоровье, Загряж­ская попросила сестрицу Анну прислать к ней свою дочь Машеньку, чтобы не скучать в болезненном одиночестве.

Племянница приехала к приболевшей тетушке. Час шел за часом. День померк, наступил вечер. Васильчиковы хватились: где же Маша?

Обеспокоенный отец сам отправился за дочерью. К нему, как ни в чем не бывало, вышла Наталья Кирилловна и объявила, что Машу она не отдаст.

— Да полно, милая, в своем ли вы уме? Или вы забыли, что она дочь моя, а не ваша!

— Это как взглянуть, дорогой Базиль. Если вы человек с разумением, то не станете мешать Машиному счастью.

— О каком таком счастье вы толкуете? Не желаю я слушать ваших загадок, сударыня! Немедленно выдайте мне дочь!

— Не кипятитесь, братец. Час поздний, Машенька уже почивает. К чему такая спешка? Пожар, что ли? Завтра я сама к вам буду, сядем с вами и сестрицею, потолкуем, авось дело и сладим.

— Нет, это Бог знает что такое! — кипятился возму­щенный отец. — Я отказываюсь верить своим ушам! Какое такое дело? Что сладим? Извольте отдать мне Машу!

Но только Васильчиков сделал несколько шагов вверх по лестнице, как путь ему преградили четыре рослых гайдука.

— Ну так что же, милый, полицию будешь звать или все-таки дотерпишь до завтра? — насмешливо спросила Загряжская.

Васильчиков вернулся домой без дочери.

Утром следующего дня к ним приехала Наталья Кирил­ловна.

Она очень убедительно объяснила родителям, что хочет взять Машу к себе в качестве приемной дочери. И пышным веером раскрыла все блестящие перспективы такого полюбовного соглашения. Во-первых, Машенька станет единственной наследницей всего ее громадного со­стояния: ведь глупо же, право, брать какую-то сироту со стороны, когда можно облагодетельствовать родную кровь. Во-вторых, она, Наталья Кирилловна, с ее-то громадными связями и умением влиять на людей, сыщет Маше наилуч­шего в империи жениха: чтоб богат, красив, чтоб не гулена, а нраву доброго, чтоб ума отменного и правил честных.

— Вас детьми Бог не обидел. Но, подумайте, много ли каждому достанется: что дочерям, что сыновьям… А я, мож­но сказать, горемычная, материнским счастьем обойденная, давно в Машеньке родную дочь чую. Так что ж вы за изверги такие, что не хотите войти в мое положение?..

Вопреки своим правилам, Наталья Кирилловна всплак­нула. А за ней и Васильчиковы. Тогда же ими и было решено уступить родственнице, при условии, что их дочь противиться этому не станет. Маша не стала…

Между тем великий князь Павел Петрович, узнав, что приятель его детских лет вновь обретается в Петербурге, призвал его к себе, обнял, познакомил со своей молодой женой. Дружба теперь уже взрослых людей вспыхнула с новой силой. Андрей, в свою очередь, ввел в так называемый «малый двор» свою сестру с мужем.

…Великой княгине Наталье Алексеевне было без ма­лого двадцать лет. «Ее физиономия прелестна, черты лица правильные, она ласкова, умна; я ею довольна, а мой сын влюблен», — так отзывалась императрица Екатерина о невесте, привезенной из Германии. Рядом с хорошенькой принцессой Павел словно оттаял и стал мягче обращаться с матерью. Называя Наталью Алексеевну «золотой женщи­ной», венценосная свекровь сразу же после свадьбы писала: «Я обязана великой княгине возвращением мне сына».

Далее вдруг все пошло вкривь и вкось. И Екатерина набрасывает совсем иной портрет «золотой женщины»:

«Великая княгиня постоянно больна, и как же ей не быть больной! Все у этой дамы доведено до крайности: если она гуляет пешком, то двадцать верст, если танцует, то двад­цать контрдансов и столько же менуэтов… Одним словом, середина во всем далека от нас… Долгов у нас вдвое, чем состояния, а едва ли кто в Европе столько получает…»

Это все истинная правда, но главное, неприятное, от­крытие Екатерины: невестка абсолютно холодна к сыну, ею движет лишь мысль о троне, который она рано или поздно унаследует вместе с мужем. Она жалеет Павла: тот, кажется, действительно привязан к этой скверной девчонке. Нет, она не станет нарушать семейное спокойствие сына. Но с той минуты, как перед глазами равнодушной жены предстал граф Разумовский, все окончательно полетело в тартарары. У них оказалось много общих тем для разговоров, которым нет конца. Павел не любитель верховой езды, и это очень кстати — Разумовский и цесаревна часами пропадают в отдаленных поездках верхом. Ей же, при ее обозначившейся беременности, никак нельзя этого делать.

На портрете работы А.Рослина великая княгиня На­талья Алексеевна выглядит очень болезненной, с какой-то безысходностью во взгляде. Это последнее ее изображение в преддвериях мучительной кончины. Бедная женщина уми­рала в родах пять суток. Все это время дворец оглашался душераздирающими криками и стенаниями. Наконец все было кончено…

Несчастный муж был близок к безумию. Он рыдал ча­сами, а когда замолкал, Екатерине делалось еще страшнее: в глазах сына она читала нежелание жить.

Тогда она решила прибегнуть к средству жестокому, но, как ей казалось, единственно спасительному. Приглашенный в ее кабинет сын увидел письма, разложенные на столе. «Это написано твоей покойной супруге. Они лежали в ее туалет­ном столике». Беглого взгляда на строчки было достаточно, чтобы понять: письма эти любовные. Павел узнал почерк своего друга Разумовского.

Успокоившись, через пять месяцев Павел был уже женат на другой.

После открывшихся «обстоятельств» Андрея Разу­мовского сослали в Ревель, а спустя некоторое время ему разрешили жить у отца в Батурине.

…Объяснение Екатерины с некогда облагодетельствован­ной ею фрейлиной было жестким. Императрица дала понять, что у Натальи Кирилловны есть только один способ сохра­нить ее благоволение, а именно отмежеваться от преступного поведения брата и порвать с ним всякие отношения.

Однако у Загряжской то, что Державин называл «удобопреклоняемостью на сторону сильных», вызывало насмешку и отвращение.

Она пропустила пожелание государыни мимо ушей и не только не отступилась от брата, но вела с ним переписку и даже ездила навестить его в ссылку.

Екатерина не была мстительной. Ценя прекрасную образованность Андрея Разумовского, она открыла перед ним дипломатическое поприще, все-таки не пожелав вернуть его в Петербург.

После ее смерти на престол взошел Павел I — бывший приятель сестры и брата Разумовских.

К тому времени он был давно женат, имел уже взрослых детей, но обида юности у нового императора с его прекрасной памятью все же дала о себе знать. Брата Натальи Кирил­ловны он из Европы отозвал и заставил жить в отцовском малороссийском имении Батурине.