Ради милости короля - Чедвик Элизабет

Пока Тиб обнюхивал углы и совался между бочонками с припасами, а вино капало на язык, Гуго размышлял о старшем брате. При его упоминании всегда случалось одно и то же. Взгляд матери становился загнанным, и она замыкалась в себе. Иногда перемена настроения была мимолетной, всего лишь облачко, набежавшее на солнце, но порой больше походила на дождливый день… или даже на целую неделю с непроницаемо-серым небом.

Одним из его первых воспоминаний было, как он стоит у коленей матери, а она гладит его по волосам и говорит, что он вырастет большим, красивым и сильным, как его брат Уильям. Он тогда подумал, что вырасти большим и сильным замечательно, но кто такой его брат Уильям, ведь он его не знает? Еще она сказала, что его старший брат – сын короля и не может жить с ними, потому что должен воспитываться при дворе. Гуго был еще мал и решил, что иметь брата королевской крови, а через него связь с самим королем интересно и восхитительно. Он был слишком мал, чтобы задуматься, почему ни разу не видел Уильяма, и слишком покладист, чтобы задавать непростые вопросы. Так устроен мир, вот и все. Мать редко говорила об этом мифическом существе, но, когда говорила, казалось, Уильям способен озарить ее мир своим присутствием.

Однако недавно восприятие Гуго начало меняться. Ходили смутные разговоры о возможном визите царственного брата. Отец мельком упомянул, что собирается устроить встречу, но противостояние Лонгчампа и графа Иоанна и последующее пленение короля все оборвали. Предвкушение, волнение и любопытство, вызванные мыслью о долгожданной встрече с этим величественным созданием, отошли на задний план. Гуго вступал в пору юности, и перед ним забрезжило новое понимание.

Прежде чем выносить ребенка, женщина должна лечь с мужчиной. Следовательно, его мать лежала с королем точно так же, как лежит с его отцом, и точно так же, как доярка Альфреда лежала с конюхом Марком, отрастив в результате живот размером с полную луну. При этой мысли Гуго содрогнулся. Неужели его мать действительно совокупилась с королем? Он не хотел в это верить, но это должно быть правдой, иначе откуда бы взялся его брат, сделанный, по общему мнению, из столь доброго теста… похоже, ставший заложником вместе с Роджером Биго. Эта новость тоже пробудила тревогу. Связь Гуго с отцом была глубокой и крепкой, но что, если разлука ослабила ее? Что, если старший брат захватил его место?

Внезапно за бочками раздался шум – Тиб с рычанием метнулся, чтобы вцепиться зубами в огромную крысу, а потом бросил ее. Издыхающий грызун приземлился на Гуго. Мальчик с визгом вскочил и отшвырнул мерзкую тварь. Тиб снова прыгнул, повторил маневр и отступил, глядя на хозяина. Пес энергично размахивал хвостом и широко ухмылялся коричнево-белой пятнистой мордой.

– Хорошая собака, – похвалил Гуго, несмотря на шок, и вытер вино с груди.

Крыса оказалась беременной самкой и весила намного больше, чем обычная. Гуго поднял ее за чешуйчатый хвост, вынес из подземелья и бросил в мусорную кучу, подумав, что его старший брат наверняка не делал ничего подобного. И наверняка не спускался в подвал, чтобы выпить вина из протекающей бочки.

Гуго прогулялся с собакой внутри замка и остановился посмотреть на каменщиков за работой, хотя сегодня его не слишком тянуло к ним. Александр тоже наблюдал за каменщиками, закатанные из-за жары рукава вновь открывали его шрам.

– Мать искала тебя, – сообщил он. – Она отправилась в церковь, чтобы помолиться о благополучии твоего отца и брата.

Гуго уставился в землю. Александр ободряюще положил руку ему на плечо:

– А ты неплохо справляешься со взрослыми заботами, паренек.

Гуго поднял глаза, ожидая увидеть снисхождение, но взгляд Александра был прямым и искренним, несмотря на неизменную веселость.

– Отец гордился бы тобой… Мать точно гордится. – (Гуго выпятил подбородок.) – У тебя вдоволь храбрости, потому что ты пошел в обоих родителей. Таких смелых людей, как они, совсем немного… Ты поймешь почему, когда подрастешь.

– А в кого пошел мой брат? – спросил Гуго.

Александр покачал головой:

– Не знаю, никогда его не встречал. Поживем – увидим. – Он снова показал руку со шрамом. – Хочешь знать правду? Брат опрокинул на меня горшок с кипящей кашей, когда я был маленьким. Мы подрались, уж не помню из-за чего, и он схватил горшок и вылил кашу мне на руку. Я давно простил его, но не знаю, простил ли он себя.

Гуго не был уверен, что именно Александр пытается сказать ему… если пытается. Начальник гавани взъерошил ему волосы:

– Беги к матери, хотя на твоем месте я сначала пожевал бы мяты вон с той грядки, не то она задумается, как ты проводишь время.

Гуго покраснел, но Александр усмехнулся, и мальчик усмехнулся в ответ.

Глава 32

Роджер пригнулся к седлу, уклоняясь от седой нависшей ветки, и направил гнедую кобылу вправо, подбодрив ее криком. В ответ она дернула ушами и пустилась легким аккуратным галопом. Иней серебрил кружево голых ветвей и сверкал, словно мелкие кристаллы сахара, на приземистых кустах остролиста и поросшем мхом валежнике. Дыхание Роджера вырывалось изо рта белым паром, когда он вместе с другими охотниками увлеченно преследовал вепря в величественных лесах за стенами Шпайера. Он знал, что король Ричард где-то впереди, потому что между деревьями только что мелькнул круп белого коня и развевающийся красно-желтый плащ, отороченный горностаем.

– Но! – крикнул Роджер своей лошади, и она прибавила ходу.

Выжлятники и загонщики бежали по сторонам, держа по четыре собаки на сворке. Лай гончих наполнял лес. От грохота копыт дрожала земля, с деревьев сыпался иней, и жизнь казалась пронзительно-ясной, острой, как новый нож. Кобыла Роджера проскакала по ручью, над которым нависал камень, окаймленный кинжалами сосулек. Собачий лай стал громче, и Роджер ощутил, как кровь в его жилах закипает.

Король Ричард находился под домашним арестом, но ему разрешали охотиться с собаками и ловчими птицами и, разумеется, управлять делами из своих палат в Шпайере. Единственное, чего ему не разрешали, – вернуться домой, пока выкуп не осядет в сундуках императора. Побег был невозможен. Ричарда по-прежнему строго охраняли, хотя и дозволяли преследовать вепрей, волков и оленей в темных лесах за городскими стенами.

Роджер прислуживал ему уже пять месяцев и успел привыкнуть к жизни немецкого двора с его протоколами и ритуалами, церемониями и почти византийской пышностью нарядов и обстановки. Пусть дни темны, коротки и пронзительно-холодны, зато в комнатах сверкают золото и шелк, а вина насыщенны и крепки. Иногда он забывал, на что похожи дом и семья. Иногда пытался представить лицо Иды, но видел лишь пустой овал, и приходилось освежать воспоминания, глядя в лицо ее сына. Порой это помогало, но бывало, что он видел Генриха, и тогда вынужденно отворачивался.

Паренек как раз присоединился к нему, маленький каштановый мерин Уильяма тяжело дышал, пар клубился вокруг ноздрей.

– Мне нужен скакун порезвее, – разочарованно воскликнул Уильям.

Голос казался наполовину мужским, наполовину детским, когда юноша возвысил его, чтобы перекричать шум охоты.

– И вы, несомненно, его получите, когда вернемся в Англию, – ответил Роджер.

Мальчик промолчал, поскольку был слишком занят, подбадривая лошадь и пытаясь не отстать при резком повороте вправо, а затем влево. Оба всадника перепрыгнули через упавшее дерево, Роджер чуть раньше. По сторонам от них скакали другие охотники. Немецкие господа кричали на родном языке и шпорили коней. Возбужденные вопли и оглушительный визг впереди известили о гибели добычи.

– Мы опоздали! – Голос Уильяма был полон разочарования.

Роджер не стал отвечать, что такова природа погони, в особенности когда следуешь за королем, и что будут другие случаи проявить отвагу. Юный Фицрой, по-видимому унаследовал любовь отца к охоте и любил находиться в самой ее гуще, отсюда и разочарование из-за лошади. Но никто не даст одного из своих лучших скакунов подростку-заложнику, даже если он брат английского короля.