Мэри Бэлоу - Свет первой любви

– Ах, Кеннет, – сказала молодая женщина, озираясь вокруг и поднимая глаза вверх, к деревьям, – видели вы когда-нибудь что-то более красивое?

– Видел. – Он закрыл рукой ее руку, лежащую у него на локте. – Лунную дорожку на море у Тамаута.

Однажды вечером, когда стемнело, она отважилась прийти на свидание юнему в ложбинку на утесе, и они смотрели на лунную дорожку, сидя бок о бок; он обнимал ее за плечи. Он поцеловал ее, но она не чувствовала, чтобы от него исходила какая-то опасность. Ах милая невинность юности!..

Может статься, он никогда больше не увидит Тамаут. Может статься, ей суждено жить там в одиночестве – со своими воспоминаниями.

Вечер был теплый, с легким ветерком. Сад Воксхолла был переполнен гуляющими: ведь это был конец сезона, и всем хотелось завершить его достойно, с наибольшим для себя удовольствием.

Майра и Кеннет со своими друзьями перед ужином прохаживались по тенистым аллеям – надо сказать, что никто здесь не гулял в паре со своим мужем или женой, – слушали оркестр, который играл Генделя, поедали тонкие тостики с ветчиной и клубнику, пили шампанское, которым славился Воксхолл. Все болтали, смеялись, танцевали.

И однако в атмосфере вечера чувствовалась грусть – по крайней мере Кеннет ее ощущал. Не очень-то радостно сознавать, что все их друзья разлетятся по разным уголкам Англии в ближайшие два дня. И неизвестно, когда они встретятся снова. Но эта грусть не шла ни в какое сравнение с ощущением неопределенности в главном. Пойдут ли они с Майрой каждый своей дорогой? Скоро он это узнает. Больше с решением тянуть нельзя. Они должны принять его завтра.

Оба знали это и в этот вечер подчеркнуто беззаботно веселились. В ложе, заказанной сэром Клейтоном Бэрдом, они не сидели рядом. Шли порознь во время прогулки и не танцевали друг с другом. Даже ни разу не взглянули в глаза друг другу. Но вот, наконец, оркестр собрался заиграть вальс. Ужин был окончен. Кеннет встал и впервые устремил взгляд на Майру. Она смеялась какой-то шутке Идена, но мгновенно стала серьезной, взглянув на Кеннета.

– Кажется, это мой вальс, Майра, – сказал он, протягивая ей руку.

– Да. – Она посмотрела на эту руку, потом подала свою. Теперь улыбка исчезла с ее лица. Внезапно наступило молчание. Все в ложе смотрели, как они идут танцевать вальс.

– Ну, что же? – сказал мистер Гаскон – Какой приговор мы вынесем этой чете?

– Я полагаю, – сказал лорд Пелем, – что эту леди нелегко подчинить себе. Нашему Кеннету это не по душе.

– Я вынужден согласиться с тобой, Иден, – сказал виконт Роули. – Совсем не по душе. Но я думаю, что именно это его и привлекло. Привлекло раз и навсегда.

– Я вижу, что ей очень не нравится подчиняться, – проговорила леди Бэрд. – И лорду Хэверфорду, если он человек разумный, надо изменить свою властную манеру обращения.

– Но признайся, Дафна, что эта манера ему так идет! – засмеялась леди Роули. – И я считаю, что Майра очень хорошо управляется с его замашками. Кроме того, ведь они любят друг друга. Это же ясно как день.

– Ах, какой чисто женский ответ! – заметил мистер Эдамс. – Они любят друг друга – и этим все сказано. – И он ласково улыбнулся своей невестке.

– Это будет нелегкое супружество, – сказал мистер Гаскон.

– Честно говоря, Нэт, – сказал лорд Пелем, – я не верю, что Кеннет вынес бы спокойное супружество.

– Во всяком случае, они умеют веселиться вместе, – сказала леди Роули, обменявшись радостной улыбкой с мужем.

– Значит, обязательно будут счастливы, – сказал сэр Клейтон, вставая. – Пойдемте танцевать вальс, Даф.

Глава 22

– Вам весело? – спросил Кеннет у Майры, когда они вышли на танцевальную площадку перед павильоном.

– Необыкновенно, – ответила та. – Я ждала, что вечер будет необычным. И я не разочаровалась. А танцевать на свежем воздухе – это самое восхитительное, что есть в мире. Жаль, что нельзя танцевать всю ночь. Можно ли нам танцевать до рассвета, милорд? – Она легко положила одну руку ему на плечо, а другую вложила в его руку.

– Думаю, что нет, – ответил он. – У меня есть другие планы на остаток ночи.

Заиграла музыка, и Майра закружилась с Кеннетом, вальсируя. С тех пор как она приехала в Лондон, они танцевали очень редко. Этот вальс был первым после данбертонского бала. Сжимая ее в объятиях, он подумал, что все возражения против вальса как танца безнравственного весьма обоснованны.

– Ах да, – проговорила она в ответ на его слова, – и это будет еще упоительнее, чем танцы.

Он кружил ее в вальсе. Он не мог оторвать от нее глаз. Она снова была той пылкой девочкой, которая презирала условности и смело говорила все, что думает. Но, услышав ее слова, он просто ушам своим не поверил. Она флиртует с ним, понял он. Флиртует не так, как это делают другие знакомые ему леди, – с трепещущими веками, приоткрытыми губами, с глазами, в которых светится душа. Майра флиртует, как самая дерзкая куртизанка. А впрочем, чего еще можно ожидать от нее?

– Во многих отношениях, – проговорил он, – это весьма походит на танец. Например, в этом вальсе вы так хорошо попали в мой ритм.

– Это нетрудно, – отвечала она, – следовать за тем, кто движется так умело.

– Нет ничего лучше танца, – сказал он, приближая к ней лицо, – чтобы доставить удовольствие партнерам – ведь они движутся как одно целое.

– Кроме одной вещи, – подхватила она, понизив голос почти до шепота, – которая столь чудесно напоминает танец!

Дерзкая девчонка! Значит, она не собирается уступать ему власть? Ее не смутишь рискованными речами. Она страстно ласкала его – глазами, словами. Он едва не забыл, где они находятся. Но, вспомнив, несколько отстранился от нее – увлекшись, они почти касались друг друга телами.

– Вы хорошо вальсируете, Майра, – сказал он. – Столько событий произошло с тех пор, как мы с вами впервые танцевали вальс.

– Да, – отвечала она, и он заметил, что дерзкое выражение в ее глазах сменилось почти мечтательным. – В тот раз я танцевала вальс впервые. В Тамауте вальс считается непристойным танцем.

– Вполне заслуженно, кстати, – сказал он.

– Это самый чудесный из всех существующих танцев. Я думала так тогда. Думаю так и теперь.

Потом они танцевали молча, двигаясь в одном ритме, и оба думали о другом танце, который они будут танцевать до утра, уединившись в своем доме. Прохладный вечерний ветерок остужал их разгоряченные лица. Фонарики, висевшие на деревьях и на павильоне, вспыхивали, как стеклышки в калейдоскопе, где-то на краю их поля зрения.

Наверное, скоро начнет светать, думала Майра, когда они в карете возвращались домой. Последнее из увеселений сезона осталось позади. Майра ехала, не открывая глаз; она была сонная, и вместе с тем ее не покидало приятное волнение в предвкушении того, что должно произойти, когда они вернутся домой.