Полчаса - Людмила Вячеславовна Федорова

протянул Евгений, когда окончил одевание атласных туфель и сел на диван в гостиной – Как эти пинетки прелестно смотрятся на ваших ножках! Ничем не хуже, чем сказочные хрустальнее туфельки из сказки о Замарашке , но, зато какие ещё и удобные! Поверьте-с, что вы достойны только самого лучшего! И я поражаюсь, настолько вы терпеливы к физической боли, вы-с, мадмуазель, будто и не замечаете её вовсе! И мне совсем непонятно, зачем вы носили тот деревянный доисторический кошмар, который сложно назвать обувью, ведь у вас достаточно обеспеченная семья, чтобы одеть вас по французской моде…

Людмила же отвела в сторону взгляд огромных травяных глаз, поправила тоненькой ручкой белокурые локоны и медленно протянула:

– Поверьте-с, Евгений, что физическую боль намного легче стерпеть, нежели душевную…

Евгений от удивления смешно округлил глаза и приподнял свои рыжие брови, и с искренним соболезнованием в голосе спросил:

– Извините, сударыня Людмила, но какая душевная боль может быть у благородной девицы в шестнадцать лет? У вас случилось болезненное скандальное расставание с кавалером или предыдущим женихом? Или вас мучает несчастная неразделённая любовь?

Людмила на какое-то время застыла с очень задумчивым видом. Её серьёзно озадачил вопрос Евгения, девушка не знала, как поступить. Сочинить что-нибудь или перевести разговор на другую тему? А вдруг дядя и княгиня не сообщили ему о болезни невесты, и, когда он узнает, просто откажется от неё, посчитает обманщицей? Рассказать о своей болезни, раз уж подвернулся такой момент? Но не разрушит ли она сейчас их любовь собственными руками? У них сейчас только наметилось приятное потепление, вдруг Евгений не сможет принять ущербную невесту?..

В итоге Людмила решила, что признаться жениху в своей болезни придётся в любом случае, нельзя, чтобы это в браке потом всплыло, такое дело монастырём или жёлтым домом может кончиться для неё. Если он её полюбил, значит, поймёт, утешит и примет такой, какая она есть. Нет – значит, и замуж за такого выходить не стоит…

… Его реакция будет показателем того, настолько он умеет любить и проявлять доброту, поэтому Людмила робко начала свою исповедь с вопроса:

– Да-с, я пережила тяжёлую душевную боль, и амурные дела тут ни при чём. А зачем вы спрашиваете это сударь? Чтобы посмеяться над чужой бедой?

– Нет, я хочу помочь вам! – уверенно ответил Евгений.

– Ещё вчера вы смеялись надо мной, считали за дурочку, а сегодня уже хотите помочь? Что же изменилось? – эмоционально повысила голос Людмила.

– Изменилось всё! Я хочу помочь. Что было вчера, уже не важно… – стойко и спокойно подтвердил Евгений.

Людмила тяжело вздохнула, облокотилась в кресле и тихо начала свой рассказ:

– В наше семье четыре месяца назад случилась беда, отошёл ко Господу мой отец, князь Борис Викторович. Я близка и с маменькой, но отца я любила особо трепетно, и я у него была любимая дочка, как настоящую принцессу баловал, просто обожал, и я так же сильно любила папеньку в ответ. Я – человек религиозный, православная, сам факт того, что он теперь в жизни вечной, меня не напугал. Мою душу стало тревожить беспокойство о том, как теперь буду жить я. Я… слишком любила отца, я не могу привыкнуть к мысли, что его нет рядом со мной, я слишком сильно скучаю по нашему общению. Эта разлука доставляет мне сполна душевной боли. Я очень люблю религиозную литературу, и Библию, и труды богословов, особенно жития святых. Самая любимая моя книга – это «житие святых Бориса и Глеба», так как моего отца тоже звали Борис. Меня иногда их истории и обретение счастья в Царствии Небесном так за душу трогают, что я плачу. А вы «Руссо, Ричардсон»! А я терпеть не могу их, бессмысленная литература. Я люблю, чтобы смысл был. Шекспира высоко ценю, Гюго, в особенности «Собор Парижской Богоматери», Гете. Над их трудами тоже, иногда могу прослезиться. Вот, о каких слезах от искусства я вам пыталась сказать. И мне бывает настолько тяжело, что я, желая отвлечься от переживаний, начинаю нарочно причинять себе безобидную физическую боль: колоть пальчики и ладонь вышивальной иголочкой, танцевать в башмачках с деревянной подошвой польку так долго, чтобы сбить ножки в кровь. Могу иногда и просто переодеться под крестьянку и выполнять какую-то тяжёлую работу, например, рубить дрова, чтобы устать. Вы, Евгений, понимаете-с, что такие наклонности похожи на нехорошую болезнь, и что я вам доверила свою историю, как жениху, считая, что жених должен быть в курсе здоровья невесты. Если в дворянском обществе узнают об этом, для меня всё кончиться печально, поэтому прошу-с, как бы вы после этого признания не отнеслись ко мне, в обществе никому моей тайны не озвучивать. А эту обувь с деревянной подошвой я привезла из Польши, где иногда бываю в гостях у родственников, там же я научилась танцевать польку, и сейчас я использую её для причинения физической боли, как вчера на балу…

… В нарядной гостиной повисла тишина. Евгений обдумывал услышанное, а Людмила смотрела на него пронзительным взглядом, ожидая реакции жениха.

Наконец, Евгений прервал тишину своим мягким ласкающим голосом:

– Людмила, сударушка моя, любезная невеста, что ж вы, моя хорошая творите? Я, поверьте-с, искренно сочувствую вам, потеря близкого человека – всего тяжело, но лечить эту душевную рану нужно не физическими ранами, а положительными эмоциями, новыми приятными впечатлениями, любовью. Что ж, как ваш любящий жених, я теперь буду отвечать за то, чтобы вам стало веселее. Мы будем часто выезжать на балы, литературные салоны, театры, все мероприятия, что вам по вкусу, я буду наносить к вам с вашей маменькой визиты. И мы будем обсуждать литературу и многое другое, а после венчания я повезу вас на воды отдыхать, я сделаю всё, чтобы моя любовь помогла излечиться вам… от…, извините-с, мадмуазель, что слишком прямолинейно скажу, но эта болезнь называется мазохизм…

…Людмила нежно улыбнулась: её тронула заботливость Евгения.

– Что ж, сударь, иногда полезно называть вещи своими именами, но я искренно рада, что моим женихом будет такой чуткий и внимательный человек, как вы-с. И даже уже кажется странным то, что сначала мы восприняли друг друга в штыки! Хи-хи! А ведь ваш дядя, многоуважаемый граф Шустров и моя маменька оказались правы, решив, что мы подойдём друг другу. Просто мы не поняли этого с первого взгляда… – с милым кокетством произнесла Людмила – А вы близки с дядей?

– Ну,… да… – протянул с милым смущением Евгений – Мой отец погиб на войне, когда моя матушка была ещё в положении, а потом и моя достопочтенная маменька отошла ко Господу, а у моего дяди, брата мамы, тогда