Константин Костин - Подрядчик

Ознакомительный фрагмент

Стоп! А почему вахтерша назвала Семенова? Саньке же сейчас лет десять… он попросту из физиологических соображений не мог с телками в институте сегодня зависать.

— Тьфу! — шлепнул я себя по лбу.

Не Санька, а Евгений Борисович — его отец! Вот кто нарушал беспорядки в… как там ЮУрГУ двадцать лет назад назывался? ЧПИ? Вот-вот, в нем самом. А Семенов-старший — тоже физик, и башка у него варит ничуть не меньше, чем у моего драгоценного одноклассника! Вот он — мой билет домой!

— Слышь, — окликнул я таксиста. — Тебя как звать, товарищ?

— Николаем, — несмело отозвался он.

— Николай? Коля, значит… вот, что, Коля, — я достал из заднего кармана бумажник. — Сейчас я тебе дам сто баксов… долларов, то есть — знаешь, что это такое?

— Ага, — кивнул он. — Статья.

— Так… а триста долларов?

— Ну, — расплылся в улыбке Николай. — Это — совсем другое дело! А чего делать-то надо?

— Значится так… — протянул я. — Значится так…

Настала пора решать другую проблему. Завалиться к Семенову-старшему прямо сейчас я не мог. И дело даже не в том, что времени половина первого ночи — избытком такта никогда не страдал, тем более — в такой ситуации. Попросту я не знал, где он сейчас живет! С Санькой я учился с седьмого класса, а товарищ перешел в нашу школу именно тогда, когда его семья переехала в наш район, то есть через два года. Прийти к себе домой и сказать «здравствуй, мама, вот и я!» женщине, которая на год младше меня — это тоже попахивает шизофренией. Остается один вариант…

— Значится так, товарищ Коля, — повернулся я водиле. — Сейчас мы поедем поменять баксы… тьфу… доллары на рубли — самую надежную валюту в мире, а после отвезешь меня в какую-нибудь гостиницу. Знаешь, где можно валюту поменять?

— А то! — расплылся в улыбке шофер. — Поехали!

И такси покатило по тополиной аллее сторону северо-запада — мимо пельменной, ныне — ресторан «Красный Дракон», автоцентра ВАЗ, ныне — техноцентра VOLVO, мимо котлована, где будет стоять шетнадцатиэтажка, стянутая швеллерами. Теперь я смотрел в окно, не отрываясь. Здесь прошло мое детство, именно такими я помнил эти улицы. Многое изменилось с тех пор…

— Прежний-то был что надо, — жаловался по пути водила. — Трижды Герой Советского Союза, да и лет уж сколько было… солидный такой, сказал — как отрезал. А этот… тьфу! Ни одной медальки, с пятном на лысине, да и годками комбайнер не вышел. Без своей бабы — ни шагу… Перестройку эту удумал… может, вы мне скажете, что это за перестройка такая?

Признаться, у меня появилось легкое ощущение де жа вю.

— Перестройка — это когда каждый делает свое дело на своем месте. Честно, добросовестно делает. Вот и вся перестройка, — зевнул я, вспомнив курс истории.

— Вот и в газетах то же пишут… — промямлил бомбила.

Между тем Волга заехала во двор «пентагона», и, прокатившись на нейтрале, спряталась за голубятней. Николай, воровато оглянувшись, махнул мне рукой. Я вышел из автомобиля, и, хрустнув суставами, потянулся.

— Ш-ш, — зашипел таксист. — Не попались.

Я еле удержался, чтобы не рассмеяться. Во дворе — ни души, во всем доме горело всего два окна. Рабочий класс уж спит давно — к чему в шпионов играть? Но… у каждого свои правила. Прокравшись вслед за гидом, я вошел в подъезд. Обычный подъезд обычной девятиэтажки — только матерных надписей на стенах меньше — или пионеры сознательнее современных подростков были, или белили его чаще. Но кнопка лифта оказалась выжженной — с этим все в порядке.

Но мой проводник остановился не у лифта, а у дверей квартиры здесь же — на первом этаже. Он, для верности, еще раз приложил палец к губам, и утопил кнопу звонка.

— Кто там? — почти сразу раздался грозный голос, приглушенный дверью.

— Фима, открывай, — прошипел таксер. — Это я, Колян.

— Чего надо?

— Клиента к тебе привел!

Щелкнул замок, и в прямоугольнике света появился… черт, да ему бы в фильмах сниматься! Какой типаж! Здоровенный детина, с головой, лысой, как коленка у Роксаны, со свернутым набок носом, ртом, полным золотых зубов. Его голова резко, без излишеств типа шеи, сразу переходила в плечи. Пожелтевшая совковская майка оставляла открытыми волосатые плечи, позволяя в деталях разглядеть наколки качка. Ей-богу, если и бывает образ бандита всех времен и народов — то это оно!

— Вот, Фима, — виновато улыбнулся Коля. — Человечка к тебе привел. Ему бы…

— Я так думаю, у человечка свой язык есть, и он сам может сказать, чего бы ему, — хохотнул громила, вытирая об майку руку с тремя синими перстнями. — Фима, — представился он, протянув ладонь.

— Алексей Сергеевич, — ответил я, пожимая экскаваторный ковш.

— Нехило ты прикинут, Алексей Сергеевич, — протянул бандит, оглядывая меня с ног до головы. — Из загранки?

— Есть немного, — нахмурился я.

— И чего же тебе? Девочку? Или дури? А, может, волыну или ксиву? — ехидно поинтересовался Фима.

— Грины скинуть, — обезоруживающе улыбнулся я, демонстрируя пресс баксов.

Жулик взволнованно вдохнул воздух, и мелко-мелко задрожал. Видимо, впервые видел вживую такую пачку зелени. Совладав с собой, он схватил меня за плечо и затащил в квартиру.

— Жди здесь, — небрежно бросил он таксисту, и захлопнул дверь перед его носом. — Проходите, Алексей Сергеевич, проходите, — произнес громила подозрительно шелковым тоном, обращаясь уже ко мне. — Курточку снять не желаете? Да что вы! Не разувайтесь! Может, водочки, коньячку?

Говоря все это, Фима, бережно поддерживая меня под локоть, вел по квартире. В комнате, обставленной по советским меркам совсем недурно — чешская стенка, финский ковер на стене, кожаный диван с двумя креслами вокруг журнального столика с початой бутылкой водки, открытой банкой огурцов, горкой куриных косточек и парой стопок. В углу расположился цветной телевизор, и, подумать только — видеомагнитофон! На экране, в ужасающей записи, со «снежком», Роджер Мур в роли агента 007, в очередной раз спасал мир. В одном из кресел сидел ужасающе худой, такой же лысый, с оттопыренными ушами, с шеей, как у быка хвост, второй жулик, внешне — почти полный антипод Фимы.

— Скелет, — хозяин кивнул головой. — Пойди, покури. Дай, люди пообщаются, — подмигнул он.

Тот, пошатываясь, поднялся с кресла, и, со вздохом кивнув, покинул комнату. Громила тяжело опустился в кресло у окна, жестом пригласив занять место напротив. И здесь я совершил вторую ошибку — занял это кресло, оказавшись спиной к двери.

— Курс вы знаете? — с улыбкой спросил Фима, доставая из тайника в кресле банковскую упаковку рыжих червонцев. Мы их в свое время называли «лысыми». Почему? Кто хоть раз видел советский червонец — тот меня поймет — именно он был единственной купюрой с изображением бюста Ленина, рискующей оказаться в руках десятилетнего ребенка. — Восемьдесят копеек за доллар. Сколько меняем?

Конец ознакомительного фрагмента