Линда Джейвин - Легкое поведение

— Главное, конечно, каков будет ответ, — поддержал его Моррисон.

Он поспешил в отель, к своим бумагам и переписке, и едва переступил порог, как небеса разверзлись. Дождь хлынул сплошной стеной. На ланч пришел Джеймс, промокший до нитки, хотя и под зонтом, с телеграммой от Моберли Белла, адресованной Моррисону.

В панике после недавнего письма Моррисона, в котором тот не скрывал своего недовольства тем, что его ставят на замену Бедлоу, и опасаясь, что лучший корреспондент снова пригрозит уходом из «Таймс», Белл отменил свое указание следовать ни фронт. Вместо этого он просил Моррисона сосредоточить усилия на решении проблемы допуска «Хаймуна» к Порт Артуру и другим местам сражений в Желтом море. Одновременно с этим Моррисону надлежало убедить японцев разрешить всем корреспондентам «Таймс» доступ к сухопутным сражениям.

Моррисон скрыл свое облегчение приступом кашля.

— Что ж, кажется, я не еду на реку Ялу. Я чувствую себя натуральной бандалорой[40], черт возьми. Так и прыгаю — вверх, вниз, вверх, вниз.

— Я тоже могу сравнить себя с бандалорой. Кстати, мне нравятся новые версии, с утяжеленными дисками. Йо-йо называются. Я одну прикупил в Америке, когда организовывал беспроводную установку. Хорошо снимает напряжение, говорят.

— Настолько хорошо, — сухо ответил Моррисон, — что я слышал, будто ими играли даже французские аристократы — во всяком случае, прежними версиями — по дороге на гильотину. Ответа от сэра Клода еще нет?

— Нет.

Дождь лил всю ночь. Под окном у Моррисона скрипел и стонал бамбук.

Нет ничего хуже отложенной надежды.

Утром в клубе Моррисон внимательно прочитал газеты. Почти в каждой на первую полосу были вынесены репортажи или иллюстрации о передвижениях войск, о марш-бросках и даже такие подробности, как вес вещмешка солдата японской армии. Те немногие корреспонденты, которым удалось усыпить бдительность японцев и проскочить к местам сражений, рассказывали душераздирающие истории, которые обычно заканчивались тем, что самого корреспондента задерживали где-нибудь в Корее и со скандалом выдворяли обратно в Токио.

«Джэпэн мейл» опубликовала заметку о блуждающих минах, которые угрожали торговым судам. Он подумал о Мэй, беременной, на борту.

Читая новости о постояльцах «Гранд-отеля» в Иокогаме, Моррисон наткнулся на имя Мартина Игана… Он посмотрел в залитое дождем окно: мир был серым и сотканным из слез. С кем она хочет быть — со мной или с ним? Неужели мы всего лишь две струны ее лука? И кто из нас отец ребенка? Он поморщился. Если это действительно один из нас двоих. Его стремление к определенности оставалось неизменным.

В порт прибыла «Императрица». Мисс Перкинс на борту не было.

Из доков Моррисон отправился в бордель Моги. Легче ему не стало.

Вернувшись на «Хаймун», он застал Джеймса в крайне возбужденном состоянии.

— А я-то думал, он на нашей стороне! — взорвался Джеймс.

— Кто?

— Адмирал Саито.

— О чем ты, черт возьми?

— Саито — это тот самый, кто уверял меня в том, что, пока Тонами имеет возможность цензурировать наши депеши и использовать наш передатчик, мы будем иметь доступ к линии фронта. Теперь он говорит Тонами, что будет «тактической ошибкой» вообще выпускать нас из Нагасаки! Мы ничем не заслужили такого к себе отношения, — кипел Джеймс, ожесточенно выбивая пепел из своей трубки. — О, кстати, тебе телеграмма из Шанхая. — Он передал Моррисону конверт.

Моррисон прочитал и перечитал снова.

— Хорошие новости? — с надеждой в голосе спросил Джеймс.

— Она пишет: «Приезжай в Шанхай».

— Кто пишет?

— Мисс Перкинс.

— Мисс Перкинс? — ужаснулся Джеймс. — Я слышал… про мисс Перкинс. И что ты намерен делать?

— Я еду.

Зачем я буду рвать себе душу, отсиживаясь здесь?

— А как же «Хаймун»?..

— Все равно он задерживается на неопределенный срок. Ты только что сам в красках расписал мне ситуацию. А теперь, поскольку я не еду на фронт, мне не помешает встретиться с Блантом.

— Тонами собирается в Токио, чтобы лично переговорить с Саито.

— Ничего не случится, а мне до его возвращения все равно делать нечего. Он ведь уедет только завтра, не раньше.

— Я не вправе останавливать тебя, — печально произнес Джеймс.

— Вот и молодец. — Моррисон потрепал его по плечу и отправился в кассу покупать билет до Шанхая, на «Императрицу», которая должна была вернуться оттуда через два дня. Перед глазами вдруг всплыло имя Игана среди постояльцев токийского отеля. Значит, они еще не встретились. И оставалась надежда. Два дня! Как же их прожить?

На следующий день Джеймс решил эту проблему, когда явился к Моррисону с очередным письмом на имя сэра Клода, хотя дипломат еще не ответил и на первое.

— Я должен придать ему умеренности, я правильно понял? — спросил Моррисон. Впрочем, это был вовсе не вопрос.

Наконец в порт зашла «Императрица». Прибыв на посадку, он предъявил билет и тут же был огорошен новостью, что пароход задерживается в связи с неполадками в двигателе…

У Моги ему предложили миленькую шестнадцатилетнюю девушку за пять иен, которая, как уверяла мадам, в борделе всего лишь полгода.

Моррисон вернулся на «Хаймун». Джеймс расхаживал по палубе, и облака дыма из трубки выдавали крайнюю степень его волнения. Как выяснилось, Белл прислал очередную убийственную телеграмму:

ЗА 2000 ФУНТОВ В МЕСЯЦ МЫ УСПЕШНО ВЫСТАВИЛИ СЕБЯ ПОСМЕШИЩЕ.

— Это японцы виноваты в том, что мы выглядим идиотами! — кричал Джеймс, и Моррисон, при всей его симпатии к японской стороне, не мог с этим не согласиться. — Кстати, свежие новости от нашего коллеги Бринкли из Токио, — добавил Джеймс. — Теперь они разрешили шестнадцати корреспондентам телеграфировать с фронта по двести пятьдесят слов в день.

— Если корреспонденты объединят усилия, — мысленно подсчитал Моррисон, — они смогут выдать полноценный репортаж из четырех тысяч слов.

— Нет, нет, всего двести пятьдесят слов на всех.

Моррисон понимал, что сейчас не самое подходящее время для поездки в Шанхай.

Глава, в которой наш герой опаздывает на свидание, узнает страшную правду и Провидение возвращает то, что было отнято

Изящная трехмачтовая «Императрица», усердно пыхтя своими двумя трубами, выдавала по семнадцать узлов в час, но даже эта скорость казалась Моррисону черепашьей. Почему она не приехала сама и не давала о себе знать после той единственной срочной телеграммы? Он уже извелся от беспокойства. Перед глазами все время маячил ненавистный Иган со своей идеальной челюстью, и Моррисон захлебывался от ревности. Но уже в следующее мгновение он говорил себе, что стоит быть благодарным этому олуху, который согласился принять ее с чьим бы то ни было ребенком, освободив его от этой ноши, восстановив в его душе покой и мир.