Дафна дю Морье - Французов ручей

– Далеко отсюда, в Бретани, – сказал он, – есть дом, принадлежащий человеку по имени Жан-Бенуа Обери. Может быть, когда-нибудь хозяин вернется туда и украсит все стены, от пола до потолка, рисунками птиц и портретами своего юнги. Портреты эти будут очень красивы, но пройдет много лет, и они выцветут и поблекнут.

– А в какой части Бретани стоит дом Жана-Бенуа Обери? – спросила она.

– В Финистере, – ответил он, – что в переводе с французского означает "край земли".

И перед глазами ее встали суровые зубчатые скалы и неровный, изрезанный берег моря, в ушах зазвучал грохот волн, разбивающихся о камни, и пронзительные крики чаек. Она представила жаркое солнце, под лучами которого вянет и никнет трава на склонах, и легкий бриз, время от времени налетающий с запада и приносящий с собой туманы и дожди.

– Там, на побережье, – сказал он, – есть голая, неприступная скала, далеко вдающаяся в океан. В наших краях ее зовут Пуэн дю Ра – Скала Течений. Западный ветер днем и ночью гуляет по ее склонам, не давая подняться из земли ни кустику, ни травинке. Невдалеке от этого места встречаются в океане воды двух течений и, слившись, обрушиваются на берег.

Волны, бурля и пенясь, неустанно бьют о подножие скалы, высокие брызги взлетают до самого неба…

С озера потянуло прохладой; звезды затуманились и померкли; все погрузилось в глубокую тишину: заснули птицы и звери, замер, словно завороженный, камыш, и только море по-прежнему мерно накатывало на берег.

– Скажи, ты действительно думаешь, что "Ла Муэтт" приплывет за тобой утром? – спросила она.

– Да, – ответил он.

– И ты снова поднимешься на борт и встанешь к штурвалу и будешь отдавать команды, чувствуя, как палуба дрожит и кренится под ногами?

– Да.

– А Уильям? – спросила она. – Что будет делать Уильям? Лежать в каюте и мучиться от морской болезни, с тоской вспоминая Нэврон?

– Нет, – ответил он. – Уильям будет стоять у перил и глядеть вперед, ощущая, как на губах оседает морская соль, а свежий ветерок ерошит волосы. А к вечеру, если погода не переменится, он вдохнет наконец теплый запах земли и травы, запах Бретани, запах дома.

Она откинулась на спину так же, как он, подложила руки под голову и посмотрела на небо. В вышине уже разгоралось слабое, обманчивое сияние; ветерок подул сильней.

– Хотел бы я знать, – медленно проговорил он, – почему все в мире устроено так глупо? Почему люди разучились жить просто? Почему забыли, что такое любовь, что такое счастье? А ведь когда-то у каждого человека было в жизни такое озеро.

– Может быть, это случилось потому, – сказала она, – что, найдя свое озеро, человек захотел поселиться возле него навсегда. И он привел к озеру жену, и та попросила его построить дом из камыша, а потом из дерева и из камня. А потом пришли другие люди и тоже построили себе дома. И не стало больше ни озера, ни холмов, а только маленькие каменные домики, одинаковые, как соты.

– Зато у нас, – сказал он, – у нас есть это озеро, и эти холмы, и эта ночь – короткая летняя ночь, от которой осталось всего лишь три часа.

И вот три часа истекли, и наступило утро, такое чистое и такое холодное, какого они не видели еще никогда. Небо над их головой лучилось пронзительным светом, озеро лежало у ног, будто серебряное зеркало. Они поднялись и направились к нему. Вода была студеной, словно напоенной северными ледниками, но он вошел в нее и поплыл. В лесу проснулись птицы и начали негромко перекликаться среди ветвей. Искупавшись, он оделся и, шагнув на каменистую гряду, двинулся к морю, где кипел и бурлил пенный прибой. В сотне ярдов от берега покачивалась на якоре маленькая рыбачья лодка. В ней сидел Пьер Блан. Заметив их, он поднял весла и поплыл к берегу.

И пока они стояли и ждали его у воды, на горизонте неожиданно показался крошечный белый парус. Он рос, приближался, становился все больше и больше.

Дона видела остальные паруса – тугие, наполненные ветром – и необычные наклонные мачты, алые на фоне голубого неба.

"Ла Муэтт" вернулась за своим капитаном. Он вошел в рыбацкую лодку и сел возле Пьера Блана. На единственной мачте затрепетал парус, и Дона подумала, что это и есть завершение истории, начавшейся в тот день, когда она стояла на высоком мысу и смотрела на море. Корабль легко парил над водой, словно символ бегства, символ освобождения. В зыбком утреннем свете он казался странным и нереальным, как будто приплыл из другого времени, из другого мира и с первыми солнечными лучами растает без следа.

Яркий, пестрый, похожий на детскую игрушку, он медленно скользил вперед по светлой воде. Робкая волна набежала на берег и отхлынула с тихим вздохом, и Дона поежилась, чувствуя, как мокрая галька холодит босые ступни. И тогда из-за моря, словно огромный огненный шар, встало ослепительное багровое солнце.

Notes