Элизабет Гоудж - Гентианский холм

Стелла, наверное, уже достигла того возраста, когда девочек начинают учить вышивать.

Внезапно аббат де Кольбер поймал себя на том, что вот уже в течение пяти минут совершенно не слушает, что ему говорит хозяйка дома. Он невольно виновато посмотрел на миссис Лорейн.

— Ваши мысли блуждают в облаках, месье?

В ее тоне он уловил строгие нотки. Правильно. Миссис Лорейн никогда и подумать не могла, что в своей собственной гостиной натолкнется на что-либо, хоть отдаленно напоминающее дурные манеры, да еще и со стороны всегда изящно-вежливого аббата.

— Прошу великодушно простить меня, мадам. Я просто подумал о том, в какой восторг привел бы ребенка ваш ларец.

— Да, — сказала миссис Лорейн. — В этой комнате найдется немало вещиц, которые привели бы ребенка в восторг. К сожалению, среди моих знакомых совсем нет детей. Я, признаться, веду себя с ними робко и стесняюсь пригласить кого-нибудь к себе.

Хозяйка говорила вежливо, но, когда она замолчала, аббат заметил напряжение в уголках ее рта и обвинил в этом себя. Наверное, ее внуки также погибли в Индии. Дурак! Какой же он дурак! Да что же это с ним сегодня?!..

Но инстинкт подсказывал ему, что, раз уж он зашел столь катастрофически далеко, нужно идти и дальше. И если необходимо, то сделать даже шажок к тому сближению, которого он всегда боялся.

— Я тоже робок с детьми. Мой собственный ребенок умер в очень раннем возрасте.

Миссис Лорейн быстро подняла на него глаза, и щеки ее слегка порозовели. Ей было, конечно, очень приятно, что неприступный аббат позволил себе так довериться ей. Если минуту назад он и сделал ей больно, то сейчас, этим своим признанием, исцелил рану.

Наверное, миссис Лорейн еще более одинока, чем ему представлялось до сих пор. Что ж, раз начал, то терпи. Он решил выдержать все ее вопросы.

Впрочем, она не собиралась задавать вопросы… Значит, он вынес ей верную оценку, еще когда только появился в этой гостиной. Всем своим видом миссис Лорейн показывала ему, что не станет ничего выпытывать. Пусть он сам расскажет все, что пожелает и когда пожелает. И это все, что она от него ждет.

В благодарность за то, что пожилая леди не стала выспрашивать у него о Терезе и умершем ребенке, аббат стал живо описывать ей встречу, которая произошла у него в часовне со Стеллой. Рассказал об их разговоре, о том, как он спустился, ведя ребенка под руку к подножию холма, и возобновил знакомство с доктором Крэйном. Дойдя до этого, он посчитал нужным рассказать и о первой встрече с доктором, произошедшей во время турнира по борьбе, на котором пострадал его подопечный мальчик Захария.

Миссис Лорейн была явно заинтригована его рассказом.

— Вы должны снова увидеться с этой девочкой, — сказала она наконец. — И познакомить ее со мной. Мы сдержанны, но не должны поэтому отгораживать себя от молодежи. Молодежь нам нужна. Особенно в Рождество. Вы должны посетить Стеллу у нее дома и принести ей рождественский подарок.

Аббат пришел от этого совета в ужас.

— Мадам! Фермер и его жена, ее родители… Я не знаком с ними. Я не имею права вторгаться в…

— Но этот доктор Крэйн… разве он не выражал пожелания познакомиться с вами поближе?

— Он выразил надежду на то, что мы снова встретимся, но конкретного приглашения не сделал.

— В таком случае вы должны принять инициативу на себя и встретиться с ним сами. А потом он, возможно, приведет вас к Стелле.

Миссис Лорейн огляделась вокруг себя, и взгляд ее упал на ларец. Она взяла его, положила катушки с шелковыми нитками на место и закрыла все миниатюрные крышечки.

— Почему бы вам не подарить девочке вот этот ларчик?

— Мадам! — в ужасе воскликнул аббат. — Я не могу этого сделать! Это очень ценная вещь, насколько я могу судить… Разве могу я лишить вас…

— Вы сделаете то, что я вам скажу, месье, — вежливо, но твердо перебила его пожилая леди. — Девочка наверняка не проводит еще за вышиванием все дни, как это делала я в ее возрасте, и ларчик не наведет на нее ту скуку, какую он наводит на меня. А когда ей надоест, она просто сможет любоваться его красотой. Здесь много красивых вещиц. Взять хотя бы ножницы в форме лебедя…

— Я заметил их, мадам.

— Да. Я так и подумала. В ваших глазах появилось что-то оценивающее, когда вы задержались на этом ларце, месье. Я в ту минуту подумала: «Не может быть, чтобы он хотел это для себя».

— Мадам, я решительно протестую…

Он чувствовал радость и одновременно смущение. В нем сразу же проснулся импульсивный француз, который говорит порой не словами, а жестами рук. Брови аббата подскочили едва ли не до середины лба, глаза сверкали огнем, каким никогда не горят глаза англичанина.

Миссис Лорейн весело рассмеялась. Неужели этого человека люди из Торре могут всерьез называть иногда черствым сухарем? Сама она никогда его так не называла, так как видела в нем внутренний жар, внутренний огонь.

— Поверьте мне, месье, я действительно рада отдать этот ларец вашей Стелле. Умение расставаться с земными вещами, особенно в старости, — это ведь добродетель, не правда ли? Вы часто говорите об этом во время службы. Дерните, пожалуйста, за шнур колокольчика. Араминта завернет ларец, чтобы вам было удобнее нести его.

Аббат подошел к двери и дернул за шнур колокольчика, все еще не спуская глаз с ножниц. Заметив это, миссис Лорейн снова рассмеялась.

— Пока подойдет Араминта, можете посмотреть ножницы, месье. Хорошая работа. Итальянского мастера, как я полагаю. Эти ножницы были со мной всю мою жизнь.

Аббат де Кольбер снова сел на стул, улыбаясь, взял в руки миниатюрные ножницы, взвесил их на ладони. Изгиб шеи лебедя был удивительно изящен. На лице священника вновь появилось серьезное выражение. Странно, подумал он, я ведь еще до сегодняшнего дня невольно ассоциировал образ Стеллы с образом лебедя.

В комнату вошла Араминта, и ей было отдано соответствующее распоряжение.

— Этот ларец предназначен в подарок ребенку, Араминта, — сказала миссис Лорейн. — Рождественский подарок. Поэтому оберни его сначала в серебристую бумагу и завяжи цветной ленточкой. А потом упакуй в простую бумагу, чтобы господину аббату было удобнее нести.

На лице Араминты застыло такое выражение, будто она крайне неодобрительно относится к роду человеческому и ко всем людским поступкам. Это выражение весьма усугубилось еще до того, как она вошла в комнату, поэтому не смогло измениться еще больше. Было уже просто некуда, и поэтому служанка всего лишь тяжело вздохнула и с каким-то свистом выпустила из легких воздух. Если миссис Лорейн с легкостью, с которой она расставалась с материальными ценностями, напоминала жаворонка, расправлявшего крылья для полета, то Араминта была похожа на громоздкую курицу-наседку. Она почти выхватила ларец из рук хозяйки, обернула его своим передником и затопала обратно к двери с раздражением, которое едва не сотрясало комнату физически.