Екатерина Левина - Соловей для черного принца

Несмотря на то, что Дамьян был уже давно не мальчишка, он все так же имел вид отпетого хулигана. На нем была толстая твидовая куртка с широкими отворотами и грубыми деревянными пуговицами, надетая поверх плотной льняной рубашки. Из голенища правого сапога торчала рукоять хлыста, видимо, он прискакал сюда на лошади. Но ни я, ни дед не слышали топота и лошадиного ржания.

За этот год он сильно вытянулся, и теперь уже я сама была ниже его и еле доставала ему до носа. Худощавый, с взъерошенными волосами, неровными прядями спускавшимися на воротник куртки, с обветренным лицом и пронзительными черными глазами. Его нельзя было назвать красивым, а наглое выражение лица и язвительный взгляд, в котором отчетливо сквозила спесь, не делали его более привлекательным. И все же он притягивал к себе, как притягивает нечто опасное и неизведанное. Такого не пропустишь в толпе.

Разглядывая его, я поняла, что во мне возникли противоречивые чувства. С одной стороны у меня была неприязнь к нему, но в то же время резкие линии его лица интриговали меня, как художника. У меня чесались руки, так хотелось взять угольный карандаш, чтобы перенести то впечатление, которое вызывал во мне Дамьян, на бумагу. Мне было интересно, смогу ли я написать его. Но тут он прервал мои размышления. Дамьян первый не выдержал нашего молчания, и я поздравила себя с этой крохотной победой.

— Я замечал, что старик в последнее время ведет себя странно, но не сразу понял в чем, точнее, в ком дело. Мои поздравления, ты обрела новую, любящую семью.

Проигнорировав его язвительные нотки, я спросила о графе:

— А что странного в его поведении? — заметив, что Дамьян не торопиться отвечать я добавила. — Я ведь мало знаю его.

— Граф вернулся к делам, начал интересоваться владениями, следить за счетами.

— А что в этом странного? — изумилась я, — он же обязан за все этим следить.

— Раньше! Он следил за этим раньше. До того, как… — Дамьян замолчал, неоконченная фраза повисла в воздухе. Впрочем, ее и не надо было завершать, я прекрасно поняла, что он имел ввиду: до того как в Китчестере появился он.

— Теперь у меня есть дед, — зачем-то сообщила я, нарушив воцарившееся молчание.

Он кивнул в сторону замка и, не скрывая презрения, сказал:

— Еще несколько довольно неприятных родственничков и груда старых камней.

Я ожидала, что он сейчас обвинит меня в том, что я встала между ним и Китчестером. Но он только еле заметно улыбался, с озорством наблюдая, как его высокие сапоги сбивают с травы ажурные невесомые плетения, усыпанные прозрачными каплями. Рваная паутинка цеплялась за сапоги и, схлестываясь травой, оставалась висеть на острых стеблях серыми комочками.

— А ты себя тоже относишь к неприятным родственничкам?

Дамьян ответил не сразу. Некоторое время он смотрел вдаль, в сторону Китчестера, будто ждал, что замок подскажет ему нужные слова. Его губы все также кривились в подобии улыбки, но появилась какая-то грусть, затаившаяся в каждой черточке его лица

— Возможно, даже к самому худшему из всех! — наконец ответил он, и мне послышалась в его словах горечь.

Я хотела выяснить, что это значит, но он оставил мой вопрос без внимания:

— Как тебе старик? Я никогда не видел его таким довольным. Уже начала вить из него веревки или еще только раздумываешь с чего бы начать?

— Я полюбила его, — честно сказала я, ни капельки не обидевшись на его слова. Он обернулся ко мне, и меня пронзил острый, как бритва, взгляд, полоснувший по мне.

— Ты полюбила его… — он сделал паузу, и жесткие складки пролегли у рта. — Знаешь, какой он? Старик, погрязший в собственном одиночестве, но вот у него появляется маленький любимец — птичка, которая день изо дня поет сидя в клетке, и своими песнями скрашивает ему оставшиеся часы. Он обожает ее, он чистит ей клетку, сыплет самые вкусные зернышки, поит ключевой водицей и сулит все блага мира. Но все же она только птичка, любимица, которую нужно держать под замком, чтобы она однажды не упорхнула…

— Ты жесток.

— Нет, я реалистичен. Он вовсе не такой безобидный, как ты можешь о нем подумать.

— Я никогда бы не назвала его безобидным! — почти шепотом сказала я. — Он похож на раненного зверя, который мечется в поисках спасения и готов на все, чтобы получить лишнюю минутку жизни.

— Согласен, — он пристально посмотрел на меня, будто увидел во мне что-то необычное, что его удивило. Под его изучающим и впервые серьезным взглядом я чувствовала себя неуютно.

— Ты должна знать, Лемуэл из той породы зверей, которые, если уж вцепились во что-то челюстями, ни за что не отпустят жертву. Он выгрызет ее до последней косточки.

— А ты? Разве ты не такой? — воскликнула я. — Вы друг друга стоите!

Я зябко поежилась, когда раздался его хриплый смех, заглушаемый налетевшим порывом ветра. Плотнее запахнув плащ, я обхватила себя руками, пытаясь согреться. Тусклое утреннее солнце, висевшее над макушками деревьев, еле проглядывало из-за серой слоящейся массы. Небо на наших глазах старилось и снова затягивалось тяжелыми тучами.

— Осторожно, я ведь могу оскорбиться и потребовать расплату за столь неосмотрительные слова, — внезапно Дамьян сделал один большой шаг и остановился, преградив мне дорогу. От неожиданности я врезалась в него, но тут же отступила. У него была неприятная манера, если он хотел смутить человека, он смотрел на него не моргая. Вот и сейчас он уставился на меня своими угольными глазами, в непроглядной глубине которых полыхало неукротимое яростное пламя. Казалось, он готов был спалить меня заживо, если бы я хоть на миг отвела взгляд.

— Ты сильно рискуешь, мое золотко, — тон его был обманчиво бесстрастным, и я не на шутку испугалась, вспомнив, все рассказы о его преступных похождениях.

— Еще скажи, что ты слишком много мне позволяешь. И ни один человек кроме меня не осмеливался язвить тебе, — я выпятила подбородок и нагло ухмыльнулась, понимая, что, скорее всего, выгляжу жалко, пытаясь спастись, уколов его самолюбие.

— И в чем же твоя исключительность, позволь узнать?

С облегчением я увидела, как его губы дрогнули, сдерживая улыбку.

— Разве ты не знаешь? Я всегда бросаюсь в атаку и нисколько не боюсь захлебнуться в твоей ответной желчи!

— Ты заноза, — не понятно к чему вдруг произнес он и снова расхохотался, пропуская меня.

— Ты примешь его приглашение? — неожиданно спросил Дамьян.

— Я не собираюсь притворяться, что раздумываю над этим. Да, приму, потому что всю жизнь ждала этого.

Ему понравилась моя откровенность, но он и сейчас не оставил свои насмешки.