Лора Бекитт - Дикая слива

— Это сын Сугар, настоящий Айсин, — прошептала Мэй.

— Ложь! Айсин погиб по время тайфуна.

— Каким-то чудом ему удалось выжить. Мы нашли мальчика у бродячих артистов, сохранивших пеленки, в которые он был завернут.

— Они у тебя?

— Да. Я покажу их вам, только прикажите вашему человеку отпустить детей.

Юйтан сделал знак, и воин опустил ревущих мальчишек на землю.

Мэй принесла тряпку и протянула ее Юйтану, после чего, присев на корточки, обняла и прижала к себе ревущих мальчишек.

— Который из них? — спросил князь после долгого молчания.

— Я не скажу. Они одинаково дороги мне.

— Неправда! Хочешь сохранить жизнь своему щенку?! Ничего не выйдет.

Он сделал шаг вперед, и в этот миг Мэй увидела, как из гущи леса появился Кун. Возможно, чутье заставило его вернуться в лагерь или он приметил сверху качающиеся деревья и вспугнутых птиц.

— Вы всегда успеете убить невинных детей. Сначала сразитесь со мной.

Пронзив друг друга взглядами, они скрестили оружие с такой силой, что брызнули искры. Кун был проворнее, ловчее, легче, однако Юйтана вела в бой затмившая разум ненависть, дающая такие силы, что молодому воину оставалось только защищаться.

Сражаться с Юйтаном было все равно, что сражаться с судьбой: Кун едва успевал угадывать по движению глаз и плеча, что замышляет противник, у него с трудом получалось отбивать и отводить удары.

Их битва казалась Мэй похожей на завораживающий танец, танец смерти.

Она знала, что ни ей, ни Куну не удастся спастись. Кругом были воины Юйтана, и пусть он приказал им не вмешиваться, они не отпустят Куна живым. А еще Мэй поняла, что он ни за что не сможет заставить себя убить того, кого столь долгое время называл отцом.

— Думал, я не доберусь до тебя?!

— Нет. Я знал, что вы придете. От судьбы невозможно укрыться.

— У тебя хватило наглости жениться на принцессе и смешать свою презренную кровь с кровью сына Неба! Разумеется, я не стану лишать жизни внука императора, а вот другого мальчишку поддену на острие меча и поджарю на костре!

— Вы никогда не узнаете, кто есть кто. Ведь мы могли поменять им имена!

— Твоя девчонка расскажет под пытками или когда мои воины сорвут с нее одежду и…

В этот миг Мэй почувствовала, как в Куне поднялась злоба. Его движения стали другими, теперь он не защищался, а нападал. Послушный руке, сердцу и разуму меч взлетал и нырял, блистая в лучах неяркого лесного солнца и постепенно подбираясь к телу противника.

Поскользнувшись на корне дерева, Юйтан упал в траву. Его люди тотчас сомкнули строй, ощерившись оружием, но Кун не ударил князя, а протянул ему руку, желая помочь встать.

Заскрежетав зубами от ярости, Юйтан поднялся сам и продолжил бой.

Они снова кружились друг против друга, приминая упругую траву, жадно хватая губами воздух. Мэй заметила, что правый рукав одежды князя набряк от крови, и он переложил оружие в левую. А после она увидела, как, оторвавшись от земли, Кун словно летит вслед за мечом и его клинок с силой опускается на грудь Юйтана.

Удар пришелся плашмя. Упавший навзничь князь извивался и корчился, беспомощно открывая рот и тщетно пытаясь вздохнуть. Кун стоял над Юйтаном и, глядя на него сверху, ощущал, что страха того меча, что висел над его головой столько лет, больше нет.

Юйтан с трудом встал на ноги. Он пошатывался от слабости, и боль поражения в его глазах спорила с яростью. Он повернулся к своим людям, вероятно, собираясь отдать приказ, но тут произошло нечто невероятное: опустившись на колени, Кун протянул князю оружие со словами:

— Я виноват перед вами, отец. Прошу — покарайте меня своей рукой так, как считаете нужным.

— Я тебе не отец, щенок! — прохрипел Юйтан.

— И все же у вас никогда не было другого сына.

Мэй окаменела от ужаса, а между тем к князю внезапно вернулись силы. Схватив Куна за грудки так, что затрещала одежда, он рывком поставил его на ноги.

— Для тебя много чести погибнуть, как воину! Ты умрешь, как собака!

Мэй видела, словно во сне, как Юйтан вынул из-за пояса кинжал и несколько раз вонзил в тело Куна. Тот вздрогнул лишь после первого удара, а потом спокойно стоял, глядя отцу в глаза. Когда князь наконец опустил руки, колени юноши подогнулись, и он мягко рухнул в траву. Она была шелковистой, прохладной, унизанной капельками росы, в каждой из которых, как и в человеческом сердце, жил целый мир.

Не в силах сдвинуться с места, Мэй смотрела, как в любимом угасает жизнь. Князь тоже это видел. Внезапно отбросив кинжал, он рухнул рядом с телом Куна и в отчаянии прошептал:

— Не умирай, сынок! Мальчик мой, я не хотел! Вставай…

Мэй содрогнулась. Сейчас перед ней был не грозный Юйтан Янчу, а несчастный старик, терявший самое дорогое, что у него было.

Она всегда знала, что никакая телесная боль не может сравниться с душевной раной, а любви подвластно гораздо больше, чем ненависти, но князь понял это только сейчас.

Вернулись артельщики, заподозрившие, что в лагере происходит нечто необычное. Один за другим они выходили из леса. Юйтан обратил к ним полубезумный взор, в котором еще теплилась надежда, и протянул дрожащие руки:

— Я отдам все, что у меня есть, только спасите сына!

— Шестилистник, — уверенно произнес И-фу, — тот помог бы, но он отдал его своему брату.

— Если б я могла отыскать корень жизни! — прошептала Мэй.

Она стояла на коленях рядом с Куном и сжимала в руках его холодеющие пальцы.

Внезапно он открыл глаза и через силу промолвил:

— Женщине незачем искать корень жизни, потому что он — в ее сердце.

— Позовем шамана, — решил И-фу. — Если он не сумеет его излечить, тогда спасения нет.

Куна осторожно перенесли в хижину. Один из молодых искателей побежал в деревню за шаманом. Пытаясь остановить кровь, И-фу перевязал раны Куна.

Юйтану велели выйти наружу, и теперь он сидел под сосной, и слезы текли из-под ладоней, которыми он закрыл лицо. Словно кто-то другой, всегда живший в нем, но кого он никогда не знал, горевал над смертельной раной, которую он нанес не только сыну, но и себе самому.

Привели старого маньчжура. На нем была шаманская шапка — плотно обхватывающий голову медный обруч с торчащими вверх прутьями, на которых болтались кисти и бубенцы, а в руках он держал колотушку и деревянный бубен.

— Тот, кто наносил удары, не хотел убивать, — сказал шаман, осмотрев раненого и совершив все положенные обряды. — Или хотел, но не смог это сделать. Если пролитая кровь сможет восполниться, он будет жить.

Кун томился в странном сне между пробуждением и смертью ровно неделю, но когда он открыл глаза, Мэй сразу поняла, что он вернулся, вернулся к ней. Полная новых сил, она вышла к Юйтану, который все эти дни не покидал лагеря, и решительно произнесла: