Филиппа Грегори - Другая Болейн

Французские послы собрались уезжать. Договор подписан, на прощанье намечается грандиозный бал-маскарад, который должен проходить в покоях королевы. Но ее мнения даже не спросили. Распорядитель празднества просто прибыл без приглашения и объявил волю короля — маскарад проведут в ее комнатах. Королева улыбнулась, как будто только и мечтала об этом, позволила снять мерку для занавесей, гобеленов, декораций. Придворные дамы в золотых и серебряных платьях будут танцевать с королем и его друзьями в маскарадных костюмах.

Интересно, сколько раз королева притворялась, что не узнает мужа под маской, сколько раз наблюдала, как он танцует с придворными дамами. Часто он вел меня в танце у нее на глазах, а сейчас мы вместе будем любоваться, глядя на него и Анну.

Она ничем не выдает своего возмущения, полагает — сама, как всегда, будет подбирать партнеров для танцев. Покровительствовать тому или другому — один из путей держать двор под контролем. Но распорядитель принес от короля список ролей для придворных дам, и Екатерина осталась ни с чем, пустое место в своем собственном доме.

К маскараду готовились целый день, и королеве негде даже присесть, пока к деревянным панелям на стенах прибивают драпировки. Она удалилась во внутренние покои, а дамы остались — примерять платья и упражняться в танцах, хотя из-за стука музыку едва слышно. Чтобы избежать беспорядка и шума, королева рано отправилась спать, а мы веселились допоздна.

На следующий день французских послов пригласили к обеду. Королева сидела по правую руку от Генриха, но он глаз не сводил с Анны. В полдень трубы дали сигнал, и, шагая в ногу, как солдаты на параде, в зал вошли слуги в сияющих ливреях, внесли блюда, одно за другим, сначала к главному столу, потом ко всем остальным. Пир отличался несоразмерной пышностью, каких только яств не наготовлено, на столе разное диковинное зверье, выпотрошенные и зажаренные туши показывают богатство короля и изобилие королевства. Кульминация празднества — блюдо из птицы, причудливая башня, украшенная павлиньими перьями. Павлины, начиненные лебедями, у тех животы набиты цыплятами, а у тех, в свою очередь, — жаворонками. Нелегкая задача — отрезать кусок от каждой птицы, не нарушая красоту целого блюда. Генрих попробовал все, но я заметила, Анна не съела ни кусочка.

Король поманил пальцем слугу, что-то прошептал ему на ухо и послал Анне самое сердце парадного блюда — жаворонка. Она изумленно взглянула на короля, как будто до этого не следила за каждым его движением, улыбнулась, кивнула, попробовала. Генрих смотрит, как Анна кладет в рот крошечный кусочек, и просто трепещет от страсти.

После обеда королева с придворными дамами разошлись по своим комнатам, чтобы переодеться. Мы с Анной помогаем друг другу втиснуться в узкие корсажи шитых золотом платьев, Анна жалуется на слишком тугую шнуровку.

— Объелась жаворонками? — спрашиваю я без всякого сочувствия.

— Но ты видела, как он на меня смотрел?

— Не я одна.

Она сдвинула свой французский чепец на затылок, открывая волосы, поправила золотую подвеску в виде буквы «Б», которую всегда носила на шее.

— Что ты видишь, когда я так надеваю чепец?

— Твою самодовольную рожу.

— Ты видишь лицо без единой морщинки, блестящие темные волосы без намека на седину. — Она отступила от зеркала, любуясь золотым платьем. — Одета, как королева.

Раздался стук, Джейн Паркер просунула голову в дверь и жадно спросила:

— Секретничаете?

— Вовсе нет. Мы уже готовы.

Она проскользнула в комнату. Низко вырезанное, приоткрывающее грудь серебряное платье опущено еще ниже, на голове серебряный чепец. Взглянув на Анну, Джейн тут же подскочила к зеркалу и тоже сдвинула свой чепец на затылок. Анна подмигнула мне у нее за спиной.

— Он тебя из всех выделяет, — тихонько шепнула она Анне. — Он без ума от тебя.

— Кто бы сомневался!

Джейн повернулась ко мне:

— А ты не ревнуешь? Странно, наверно, делить постель с человеком, влюбленным в твою сестру?

— Нет, — отрезала я.

Ничто не может остановить эту женщину. Ее измышления — как липкий след улитки.

— Все-таки это очень странно. Ты вылезаешь из его постели и возвращаешься к Анне. Вы лежите рядом, обнаженные. Наверно, он мечтает как-нибудь прийти к вам в комнату и взять вас обеих разом.

Ну, это уже слишком!

— Прекрати болтать, ты оскорбляешь его величество. Что за грязные у тебя мысли!

Ее улыбочка более уместна в публичном доме, чем в комнате придворной дамы.

— Знаю я, что за мужчина приходит сюда ночью навестить очаровательных сестричек, когда они уже легли, — мой ненаглядный муженек. Ночью его можно застать где угодно, только не в моей постели.

— И кто его за это осудит? — выпалила Анна. — По мне, уж лучше с червяком спать, чем слушать твои нашептывания. Ступай отсюда, Джейн Паркер, отправляйся туда, где твои мерзкие слова и грязные мысли более уместны. А мы идем танцевать.

Едва дождавшись отъезда французских послов, в тишине и тайне, кардинал Уолси собрал секретный суд, куда вызвал свидетелей, истцов и ответчиков. Сам он, конечно, был судьей. Уолси, разумеется, действовал согласно своим соображениям, ему не нужны чьи-либо указания. Таким образом, развод может быть осуществлен по требованию Папы, а отнюдь не по просьбе короля. Удивительным образом, этот суд действительно остался тайным. Никто, кроме гонцов, потихоньку плывущих вниз по реке в Вестминстер, о нем не знал. Ни матушка, так пекущаяся о благе семьи, ни дядя Говард, искусный шпион, ни я, разомлевшая в постели короля, ни Анна, окруженная его доверием. И самое важное, ничего не знала даже королева. Три дня обсуждался брак ни в чем не повинной женщины, а она об этом и не подозревала.

Дело в том, что кардинал Уолси собирался привлечь к суду самого Генриха за незаконное сожительство с женой покойного брата Артура. Обвинение серьезное, а судилище совершенно нелепое. Они, должно быть, щипали себя, проверяя, не сон ли это, пока их приводили к присяге, а король, покаянно склонив голову на скамье подсудимых, выслушивал обвинение от своего собственного лорд-канцлера. Генрих признался, что вступил в брак с женой брата на основании ошибочного разрешения Папы. Он заявил, что в то время и потом имел «тяжкие сомнения». Уолси, глазом не моргнув, отдал распоряжение представить дело беспристрастному суждению папского легата — и король согласился, потом назначил адвоката и отказался от передачи дела в уголовный суд. Заседание длилось три дня, были вызваны богословы, чтобы засвидетельствовать — жениться на вдове брата незаконно. Дядина шпионская сеть наконец-то напала на след тайного суда, и он узнал о допросе, учиненном Линкольнскому епископу. Тут же вызвал нас, Анну, Георга и меня, в Виндзор.