Лорна Дун - Ричард Додридж Блэкмор

— Я знала, что ты вернешься. О, Джон! Я ждала тебя каждую субботу! Я увидела тебя издали, только боялась подбежать, потому, что наверняка бы разревелась. Но теперь я буду плакать столько, сколько захочу, и ты не смей меня останавливать, потому что я очень счастлива. Только сам не вздумай плакать, иначе, что матушка подумает о тебе?

Что именно подумала матушка, мне, видно, так и не узнать. Во всяком слечае в течение получаса она просто обнимала меня, прижимаясь к грязной и поношенной одежде. Она, конечно, надеялась, что если уж я не вернулся через неделю, значит, меня забрал Господь. А потом долго ругала жену Джона Фрэя за то, что та позволила себе согласиться с мыслью, что Бог действительно прибрал меня к себе. Позже мать просила извинения у жены Фрэя и решила оставить эту ссору между ними, женщинами.

Самым первым (не считая Энни) меня увидел Весельчак. Он обрадовался, хотя и удивился: с какой это стати хозяин едет на чужой лошади. После этого он заржал, взвился на дыбы и помчался к дому, распугивая собак.

Думаю, этого вполне достаточно, чтобы описать возвращение домой молодого Джона Рида. Многим приходилось совершать подобные путешествия, но не каждый может похвастаться столь радушным приемом.

Хотя я не мог утешить ни мать, ни сестер своим назначением в капитаны Его Величества, всех вполне удовлетворило то, что я вернулся живым и здоровым. Особенно радовалась Лиззи, потому что я привез ей бесценный подарок. Увидев его, она тут же сообщила, что всегда относилась к военным с предубеждением.

Подарком же была огромная книга, в которой я не понял ровным счетом ничего. (Правда, кольцо для Лорны лежало у меня в нагрудном кармане, прямо у самого сердца, и я надеялся, что оно поможет слиянию наших душ).

Признаюсь, что счастливей нашей семьи в этот вечер не было на всем свете.

Глава 28

Надежды Джона

Я страстно желал увидеться с Лорной, но никак не мог оставить мать и Энни на следующий же день после приезда. Тем более, что сразу после завтрака к нам пришли все соседи, включая маленьких детей, и каждый считал своим долгом спросить, как мне живется в новой должности королевского телохранителя. Некоторые интересовались, кому же теперь достанется призовой пояс на состязаниях по борьбе (потому что я считался чемпионом и вот уже более года никто не осмеливался оспаривать мой титул). Ни один работник даже не заикался о том, кто же станет управляться с фермой и повысится ли их плата. Самым главным вопросом оставался один: кому теперь носить пояс победителя?

Я дважды пожал руки каждому и заявил, что пояс победителя буду носить только я во славу Господа, наградившего меня недюжинной силой, и нашего прихода Оар.

Телохранителем становиться я и не собирался, даже если бы об этом попросил лично Его Величество. Соседи возмущались, что король не оставил меня при себе, как охранника, в это смутное время религиозных распрей. Я знал, что Карл Второй ничего не опасался, а что касается католиков, то он сам был приверженцем престола Святого Петра, но, памятуя о наставлениях судьи Джефриза, я счел за благо промолчать.

Все прихожане в церкви, даже маленькие дети, оглядывались на меня, словно я был в их глазах воплощением Его Величества. Стоило мне кашлянуть, наклониться или просто произнести «Аминь», как все начинали обмениваться взглядами, как бы говоря: «Наверняка он научился этому в Лондоне и, возможно, от самого короля».

Прошло некоторое время и все, казалось, были разочарованы, что я совсем не изменился после посещения столицы.

Впрочем, я действительно не стал мудрее после визита в Лондон, но зато теперь осознал всю прелесть спокойной жизни близ родных и соседей. Раньше все это воспринималось мною как нечто естественное, и только вернувшись, я понял, насколько дороги мне и мать, и сестры, и друзья, и те маленькие радости, которые дарует нам Господь Бог. Лишенный в пыльном городе свежего воздуха и милого сердцу размеренного уклада деревенской жизни, я готов был зачахнуть, как растение без привычной почвы и ухода.

Какое счастье проснуться на рассвете, когда солнце озаряет вершины холмов, когда покрытые росой листья и побеги плюща за окном трепещут на свежем воздухе, ожидая наступления чудесного дня! Луга и живые изгороди, блестящие, словно покрытые жемчугами под лучами солнца, кажется, улыбаются, как улыбается девушка своим сокровенным мыслям. Мелодично побрякивая колокольчиками, к водопою спускаются коровы. Двор, все постройки, даже лошадиные морды, выглядывающие из окон конюшни, — все это кажется прекрасным погожим летним утром. Петух, словно очарованный красотой рассвета, запоздал с утренней песней, и лишь позже, обнаружив в курятнике несколько свежих яиц, я понял, что даром времени он не терял. Петух-красавец, гордость и любовь всех кур, оглашает окрестности громким победным кличем. Он храбрец, — даже огромная бурая крыса, обитающая под курятником, не осмелится встретиться с ним нос к носу. Разбуженные петушиным криком, все остальные обитатели птичника: гуси, помахивающие хвостами, утки и большой мрачный индюк с семейством, — все они выходят во двор, пользуясь тем немногим временем, которое остается до выхода свиного стада.

Под предводительством старой свиньи остальные члены поросячьего семейства, напоминающие живые холмы сала, вскоре заполнят двор, и горе тому, кто не успел спрятаться. Оно и понятно: ведь в желудке предводительницы нашел свой конец не один цыпленок или утенок.

И так продолжается изо дня в день — встает солнце, выходит на прогулку скотина, появляются еще сонные работники, пахнущие соломой и сеном, и готовятся к труду на общее благо.

Так размышлял я, и хотя мне тоже предстояло поработать, все же я решил избежать этого всеми правдами и неправдами для того, чтобы встретиться с Лорной. Но я знал, что это будет сопряжено с большими трудностями, ведь я приехал недавно и был пока у всех на виду, особенно у матушки, которая стосковалась по мне и не отпускала от себя ни на минуту.

Конечно, я