Людмила Третьякова - Дамы и господа

— Да-а! Много видела я от нее горя, а все-таки любила покойницу. Настоящая барыня была!..

III

Причудницы

Они не заседали в Государственном совете, не водили полки в бой, не писали шедевров ни пером, ни красками. Почему их имена не затерялись в бесконечной череде био­графий куда более блестящих людей, дела которых имели для истории значение огромное? По какой причине нас занимают их привычки, манера жить, смешные и печальные случаи, с ними происходившие?

Где-то у Агаты Кристи есть такая строчка: «Конечно, это совершенно не важно. Вот почему это так интересно».

1

Агафоклея Полторацкая. Царица Тверской губернии

У нее было редкой красоты лицо — тонкое, изящного овала, будто обработанное резцом скульптора, знавше­го толк в своем деле. Среди тех, кого рисовал великий Д.Г.Левицкий, — а тут были дамы исключительно внешнос­ти незаурядной, — она оказалась едва ли не самой благо­датной для художника моделью. Под соболиными бровями загадочные темные глаза, даже, кажется, чуть прикрытые, чтобы зритель в этом зеркале души не все рассмотрел, не обо всем смог догадаться…

Агафоклея Полторацкая! Доведись ей жить в Москве или Петербурге, о ней было бы известно куда больше. Но она родилась в тверской глуши, там же и умерла — это не могло не сыграть своей роли. Однако дореволюционные историки причисляли красавицу провинциалку к женщинам «удивительным, являвшимся исключением даже в то вре­мя сильных духом людей». Мудрено же заслужить такую репутацию, проведя отмеренный судьбою век вдали от большого общества, от людей, способных замечать и ценить необыкновенное и — что очень важно — оставить на сей счет свои впечатления потомкам.

…Красавице с портрета Левицкого было четырнадцать лет, когда, собственно, и началась ее биография. В один прекрасный день в комнату дочки небогатых тверских помещиков Шишковых заглянула ее нянька. «Поди, Феклуша, жених приехал», — сказала она, взяла из рук своей воспитанницы куклу, с которой та играла, поправила косу и легонько подтолкнула к двери.

Женихом оказался Марк Федорович Полторацкий, казацкого роду, сын соборного протоиерея города Сосницы Черниговской губернии. В юности по настоянию отца он поступил в Киевскую духовную академию и стал петь в академическом хоре. Вот здесь-то и застал Марка тот счастливый случай, влияние которого на свою судьбу испытали многие заметные фигуры XVIII столетия.

Путешествующий по Украине с императрицей Елизаве­той ее тайный муж Алексей Разумовский посетил духовную академию во время занятий хора. Изумительной красоты баритон Марка Полторацкого поразил его. Юношу отпра­вили в Петербург, где стали серьезно обучать певческому искусству. Он оказался первым из россиян певцом, послан­ным совершенствоваться в Италию.

По возвращении двадцатичетырехлетний Полторацкий выступил в составе итальянской оперной труппы в Санкт-Пе­тербурге, что говорит о его мастерстве. А скоро началась преподавательская деятельность Марка в придворной певческой капелле, руководителем которой он в конце концов стал.

Успехи и добросовестность Полторацкого были поощ­рены императрицей Елизаветой, а затем и Екатериной. Он получил дворянское звание и чин статского советника. Для девицы Шишковой, у которой, кроме хорошенького личика, ничего особенно привлекательного для женихов не имелось, это была хорошая партия.

После свадьбы супруг Агафоклеи недолго задержался в Тверской губернии. Дела требовали его присутствия в Петербурге. Певческая капелла всегда считалась любимым детищем царствующих особ — нужно же было чем-то пора­зить заморских гостей, кроме «Невы державного теченья». Полторацкий по горло был занят работой: решал всякие дела, искал голосистую молодежь и одаренных сочинителей музыки. Приходилось много ездить. Пожалуй, он даже чувствовал некую вину перед молодой супругой, оставшейся в Тверской глуши.

А кстати, почему вообще так получилось? По каким причинам Агафоклея не воспользовалась возможностью жить в столице, ради которой многие и выходят замуж?

На этот вопрос нет не только ответа, но даже и наме­ков. Понятно, что Феклуша вышла замуж без любви, ее мнения никто не спрашивал. Но это мало что объясняет. Напротив, возможность изменить свою жизнь и стать столичной дамой может примирить с самым скверным выбором родителей. Марк Федорович, однако же, был личностью обаятельной. Одна из внучек Полторацкого так отзывалась о нем: «Очень красивый и добрый чело­век, прекрасное лицо которого теперь смотрит на меня с портрета, сделанного Боровиковским».

И вот за этим милейшим красавцем супруга в столицу не поехала. Похоже, Агафоклея вполне довольствовалась тем, что теперь она замужняя дама, родители ей не указ и появилась возможность делать все, что душе угодно.

Выбор был небольшой. У Агафоклеи, собственно, только и имелось что небольшое имение Грузины, получившее на­звание от иконы Грузинской Божьей матери, хранившейся в здешней церкви.

Даже на самый непритязательный взгляд Грузины не представляли собой ничего замечательного. Мост из прыга­ющих под колесами экипажей бревен, девять крестьянских изб по правую сторону от дороги, и дом слева, который лишь с большой натяжкой можно было назвать барским. Где-то вдалеке сараи с провалившимися соломенными крышами и надсадно мычащими тощими коровами.

…Когда Полторацкий, соскучившись по своей Феклуше, прикатил в Грузины, то немало удивился за короткий срок происшедшим изменениям. Немногочисленная челядь, вся как один, кроме старых и малых, занята на работах: кто чистил заросшие пруды, кто латал сараи, а кто-то вывозил скопившийся за годы мусор. От дел отставлен был только староста, собственноручно битый молодой барыней за воровство, «нерадение к службе» и с тоскою ожидавший решения своей дальнейшей участи.

Муж думал, что женина горячка вот-вот пройдет, но в очередную побывку в Грузинах узнал: Агафоклея заняла у соседей крупную сумму денег, а стало быть, все только начинается.

И вот тогда Полторацкий принял мудрое решение: не касаться хозяйственных дел, все передоверить супруге, и никогда не изменял ему. По выражению их с Агафоклеей Александровной внучки, «энергичная личность бабушки стушевала его личность». Хозяйке Грузин не было и трид­цати, когда имение совершенно преобразилось. В центре усадьбы вырос трехэтажный огромный дом с великолепной отделкой. Его вполне можно было назвать дворцом. Есть предположения, правда, документально не доказанные, что он был построен Растрелли.

Здание состояло из ста двадцати комнат, интерьер ко­торых мог поспорить с убранством апартаментов столичной знати. Спальня хозяйки была декорирована розовым мра­мором. По оценке специалистов, занимавшихся историей русских усадеб, «постройка столь крупного каменного со­оружения в усадьбе, сравнительно далеко расположенной от обеих столиц, была весьма редким для того времени явлением».