Элоиза Джеймс - Когда герцог вернется

Ее пальцы ласкали его плоть, поглаживали ее, разжигая в Симеоне желание.

— Ты уверен, что я не могу заставить тебя потерять контроль над собой?

— Ты можешь дать мне самое большое удовольствие, — сказал Симеон. — А я — тебе.

Исидора криво улыбнулась.

— А что еще тебе нравится? — спросила она.

Симеон недоуменно моргнул.

— Ты любишь, когда ласкают только эти части твоего тела?

— Этого довольно, — ответил он.

Исидора вновь заулыбалась.

— А могу я показать тебе, что нравится мне?

— Сейчас ночь, тут слишком темно и холодно для леди, — сказал Симеон, натягивая через голову рубашку. Все его тело пульсировало, кровь в жилах кипела.

— Я подумала, что, возможно, наша кровать…

— Не забывай: в гостиной спит Годфри.

— Мы просто не будем шуметь, — вымолвила Исидора, поворачиваясь, чтобы уйти со двора. Лунный луч упал на ее волосы, окрасив их в темно-серебристый цвет; драгоценный жидкий свет очертил линию ее скул, припухлость губ, высветил озорное выражение глаз.

Вдруг она остановилась.

— Конечно, это хорошо, что ты ни при каких обстоятельствах не теряешь над собой контроль, правда ведь, Симеон?

— Да, — ответил он.

— Потому что если я и буду беспокоиться о том, что издаваемый мной шум может разбудить Годфри, то хоть о тебе мне думать не придется, — промолвила Исидора и пошла к дому.

Глава 35

Хонейдью поздоровался с ними при входе во вдовий дом с таким видом, словно видеть двух растрепанных супругов для него — дело обычное.

Сняв с себя мокрую накидку, Исидора протянула ее дворецкому.

— Боже мой, Хонейдью! — воскликнула она. — Вам пора отправляться спать, ведь снова начинается дождь.

— Мне кажется, что велика возможность наводнения, — промолвил Хонейдью.

— Какая ерунда! — возразил Симеон. — Мы же находимся на склоне холма.

— Не забывайте о мосте, который ведет в деревню, — напомнил Хонейдью. — Я взял на себя смелость отправить горничную вашей супруги в тамошние временные жилища. Если мост снесет водой, то придется всех поселить в амбаре, и мисс Люсиль будет недовольна.

— Вы тоже останетесь в деревне? — поинтересовался Симеон.

— Этой ночью я снова лягу в амбаре, ваша светлость, — промолвил в ответ дворецкий. — Мы должны следить за серебром.

— Вы хороший человек, Хонейдью, — отозвался Симеон. — Мы не будем вас задерживать. — Он закрыл дверь за дворецким с мыслью о том, что ему всегда хотелось иметь такого надежного слугу. Он бесконечно предан и честен, а это многого стоит.

Исидора исчезла. Симеон заглянул в дверь гостиной. Огонь в камине горел слабо, поэтому он подкинул пару поленец и пошел взглянуть на своего младшего брата. Годфри спал. В неровных отблесках огня он был невероятно похож на отца. Он даже храпел, как отец.

Пару секунд Симеон слушал этот храп, а затем на его лице появилась улыбка.

Маленькая спаленка не примыкала к гостиной — к ней вел небольшой коридорчик длиной примерно в половину холла.

На мгновение Симеон замешкался, спрашивая себя, должен ли муж стучать, входя в спальню собственной жены.

Услышав его шаги за дверью, Исидора почувствовала, как сердце подскочило у нее в груди едва ли не до горла. Господи, чем только он занят? Можно ли надеяться на то, что Симеон не задумал отправиться спать в амбар вместе с Хонейдью?

Исидора уже прилегла на кровать. Окинув себя взглядом, она крикнула:

— Заходи!

Дверь отворилась, и вошел Симеон. Исидора несколько мгновений дала ему посмотреть на себя, пытаясь представить, что он видит перед собой. Все округлости у нее на месте, подумала Исидора, то, что должно быть ровным, ровное. Она зажгла свечи, и отблески их маленьких огоньков играли на ее коже, делая ее похожей на мраморную статую времен Римской империи. Ее волосы рассыпались по плечам, и Исидора уложила их таким образом, что они прикрывали одну грудь, а другую оставляли открытой.

— Ты можешь подойти, — нервно посмеиваясь, промолвила она.

Симеон очень осторожно закрыл дверь и сунул руки в карманы.

— Теперь твоя очередь изучать мое тело.

Симеон подошел к кровати.

— Можно мне присесть рядом? — спросил он.

Он казался Исидоре таким огромным, что у нее закружилась голова. Сев на стул, он положил ногу на ногу. Исидора подумала, что он на вид стал моложе. А в его глазах появилось что-то дьявольское.

— Я хочу, чтобы ты был очень внимателен на этом уроке, — заявила Исидора, приподнимаясь на локте.

Симеону пришлось отвести взгляд от ее груди и посмотреть Исидоре в лицо.

— Хорошо, — кивнул он. И добавил: — Хорошо, я буду внимателен.

Исидора не смогла сдержать усмешку. Она села.

— Это моя грудь. — Вообще-то прежде она не слишком часто трогала ее, а сейчас легонько приподняла, демонстрируя Симеону, как он должен это делать. — Сегодня днем… — Она покачала головой.

Его ясные глаза широко распахнулись.

— Я сделал что-то не так? — встревожился Симеон.

— У тебя очень сильные руки, так что мои бедра теперь в синяках, — сказала она.

— Извини… — Желание в его глазах погасло, и он отвел взгляд от ее груди.

— Я вовсе не это имела в виду, — торопливо добавила Исидора. — Мне понравилось, но… Вот это мне нравится еще больше. — Она лучезарно улыбнулась мужу, и его взгляд снова вспыхнул страстью.

— Но я ведь не сделал тебе больно?

— Нет!

— Если я буду слишком сильно сжимать тебя, просто говори мне об этом, — попросил он. — Я не знал… У меня нет опыта… — Казалось, он даже не шевельнулся, однако каким-то непонятным образом оказался возле Исидоры. Но даже не прикоснулся к ней, а просто смотрел на ее руки, все еще сжимавшие грудь.

Покраснев, Исидора уронила руки на кровать.

— Какая красота! — прошептал Симеон. И осторожно провел пальцем по округлости ее груди. — Красота! — Палец обвел нежно-розовый сосок, прикоснулся к пику, и Исидора вздрогнула.

Она была не в состоянии отвести глаз от его лица. У него прекрасное лицо — не для мужчины, а просто прекрасное. Глаза окружены густыми черными ресницами, все еще немного влажными после дождя. У него впалые щеки, а подбородок говорит о том, что этот человек всегда будет защищать ее и никогда не бросит.

Исидора пробормотала что-то так тихо, что сама не расслышала собственных слов, а потом прижалась к Симеону так, чтобы его большая рука обхватила ее грудь.

— Тебе нравится? — спросил Симеон. Его голос изменился. Стал глубже. Не таким усталым или утомленным, каким становился, когда он говорил с Хонейдью или матерью.