Евгения Марлитт - В доме Шиллинга (дореволюционная орфография)

– Это не годится, Адамъ, вы сами должны это понимать, – прервала его маіорша. – Едва-ли мой братъ согласится объясняться съ людьми, которые втайнѣ относятся къ нему враждебно за то, что онъ былъ не глупѣе ихъ… Вы это выкиньте изъ головы и постарайтесь как нибудь помочь ceбе сами.

Старикъ стиснулъ зубы: онъ сильно боролся съ чувствомъ раздраженія.

– Я долженъ былъ это знать, – сказалъ онъ съ глубокимъ вздохомъ, пожимая плечами, – между двумя важными господами что значитъ честь бѣднаго слуги. Такому бѣдняку, какъ я, ничего другого не остается, какъ броситься въ воду, – прибавилъ онъ съ отчаяніемъ.

– Ахъ, нѣтъ! Ты этого не сдѣлаешь, отецъ! Нe сдѣлаешь? – вскричала дѣвочка.

– He говорите такихъ грѣшныхъ словъ, старикъ! – сказала маіорша строго и гнѣвно.

А Феликсъ нѣжно взялъ обѣми руками голову дѣвочки, разразившейся рыданіями.

– Успокойся, малютка, твой отецъ этого не сдѣлаетъ, онъ слишкомъ честенъ для этого. Я пойду къ Шиллингамъ и поговорю съ старымъ барономъ, если вы хотите, Адамъ.

– Нѣтъ, благодарю васъ, господинъ референдарій, – возразилъ Адамъ, – я знаю, что вы хотите мнѣ добра, но это только доставитъ вамъ непріятности, а мнѣ не поможетъ.

Онъ поклонился, обнялъ дѣвочку и повелъ ее къ двери.

– Пойдемъ къ твоей бабушкѣ.

– Да, отецъ, – сказало дитя, подавляя на минуту рыданія, – но вѣдь и ты тамъ останешься, не правда ли? Ты не уйдешь ночью, отецъ?

– Нѣтъ, моя добрая Анхенъ!

Они пошли черезъ дворъ, и индѣйскій пѣтухъ снова бросился на красное платьеце, но малютка не обратила на него вниманія; она старалась не отставать отъ отца и, вытянувъ шею, умильно заглядывала ему въ лицо – она не доверяла его машинально данному обѣщанію.

– Я всю ночь не буду спать, смотри! – говорила она дрожащимъ голоскомъ. – Я увижу, если ты вздумаешь уйти.

И когда за ними уже захлопнулась калитка, еще слышно было за стѣной невыразимо тревожную дѣтскую угрозу: „я не буду спать, я побѣгу за тобой, если ты уйдешь, отецъ!“

3.

Маіорша, пожимая плечами, вернулась къ кухонному столу.

– Съ такого рода людьми ничего не сделаешь, – они сейчасъ выходятъ изъ себя, – сказала она, какъ всегда, спокойно.

– Хотѣлъ бы я видѣть, кто можетъ сохранить равнодушiе, когда его несправедливо обвиняютъ и кромѣ того лишаютъ куска хлѣба! – воскликнулъ ея сынъ глубоко взволнованный. – He сердись, мама, но въ монастырскомъ помѣстьѣ въ продолженiе столѣтiй родятся только богатые, умные, но безсердечные люди.

– Мы въ продолженіе столѣтій еженедѣльно печемъ шесть хлѣбовъ для бѣдныхъ, хорошъ ли, плохъ ли урожай, – возразила она съ серьезнымъ спокойнымъ лицомъ. – Мы часто помогаемъ и инымъ образомъ, хотя мы и не благовѣстимъ объ этомъ въ большой колоколъ; но мы разсудительны и не занимаемся пустяками. Ты впрочемъ родился не въ монастырскомъ помѣстьѣ, – спокойный равнодушный голосъ могъ иногда дѣлаться очень язвительнымъ, – у тебя взбалмошная новомодная голова, которая однихъ превозноситъ до небесъ, a права другихъ попираетъ ногами… Неужели ты думаешь, что дядя, въ самомъ дѣлѣ, долженъ бы публично заявить, что онъ ничего не зналъ о тайнѣ господина Шиллинга?

– He совсѣмъ такъ, но…

– Это нисколько бы не помогло ни чудаку Адаму, ни старому барону Шиллингъ, – перебила она егo. – Блестящая женитьба не безусловно возвратила въ ихъ владѣнія заложенныя имѣнія. Опекунъ молодой женщины, хитрая лисица, составилъ такой брачный контрактъ, который оставляетъ Шиллингу еще многаго желать – поэтому и дурное расположеніе духа, которое старикъ и вымѣщаетъ на прислугѣ.

– Бѣдный старый папа Шиллингъ, – воскликнулъ Феликсъ съ сожалѣньемъ. – Этимъ онъ, конечно, глубоко оскорбленъ и потому вдвойнѣ раздосадованъ неудавшимся планомъ, – угольныя копи помогли бы ему возвратить состояніе. Мне его невыразимо жаль, – онъ искупаетъ грѣхи своихъ предковъ.

Маіорша многозначительно откашлялась – она знала это лучше всякаго другого, но ни слова не возразила. Она возражала и весьма энергично, но лишь тогда, когда этого требовали ея интересы. Между тѣмъ какъ сынъ ея быстро ходилъ взадъ и впередъ по сѣнямъ, она чистила огурецъ для салата.

– Очень странно, однако, что чуть ни въ одинъ часъ двоимъ людямъ пришла въ голову одна и та же мысль разработать сокровище, мимо котораго ихъ предки, да и они сами довольно долго проходили, не подозрѣвая о немъ! – сказалъ молодой человѣкъ послѣ минутнаго напряженнаго молчанія и снова остановился въ дверяхъ кухни.

– Гмъ… Я очень рѣдко разспрашиваю брата и принимаю событія, какъ они есть, – отвѣчала ему мать, не прерывая своего занятія. – Братъ гораздо раньше инженера зналъ объ этомъ, но боялся хлопотъ и риска предпріятія… Но родился маленькій Витъ, возстановился родъ Вольфрамовъ, и новыя пріобрѣтенія сдѣлались обязательными.

– Боже мой, неужели эта лихорадочная жажда пріобрѣтенія будетъ продолжаться вѣчно, мама? Мнѣ казалось, что твоя семья уже давно имѣетъ больше, чѣмъ нужно.

Маіорша съ ужасомъ поглядѣла кругомъ и потомъ смѣрила сына долгимъ укоризненнымъ взоромъ, – въ немъ не было ни малѣйшей искры фамильнаго духа Вольфрамовъ!

– „Больше, чѣмъ нужно!“ Подобная мысль еще никому и въ голову не приходила въ монастырскомъ помѣстьѣ, не только не высказывалась вслухъ, – легкомысленный окликъ спугнетъ робкое счастье, какъ лунатика, и опрокинетъ его. Въ нашемъ семействѣ никогда не говорятъ о денежныхъ дѣлахъ, замѣть это! – заявила она ему рѣшительно и рѣзко. Она повернулась къ умывальнику и стала лить себѣ на руки свѣжую колодезную воду. – Твой поздний обѣдъ готовъ, иди въ столовую, и я сейчасъ приду! – сказала она, взглянувъ на него черезъ плечо.

Это было сказано, какъ приказаніе. Феликсъ гнѣвно закусилъ нижнюю губу и пошелъ въ сосѣднюю комнату. Тамъ постоянно находился обѣденный столъ, а въ глубокой оконной нишѣ постоянно сидѣла хозяйка. Окна такъ же, какъ и кухонныя, выходили на задній дворъ, который былъ окруженъ хозяйственными строеніями и стѣной дома Шиллинговъ. Вдоль верхняго этажа строеній шла крытая галерея, куда выходилъ рядъ маленькихъ оконъ и узкихъ дверей нѣкогда монашескихъ келлій, – теперь это были амбары и кладовыя. На наружныхъ стѣнахъ висѣли сита и рѣшета, а на деревянныхъ перилахъ хлѣбные мѣшки и лошадиныя попоны. Висячая галлерея затемняла дворъ, а особенно комнату, передъ окнами которой еще вѣковой вязъ раскидывалъ свои могучія вѣтви. Въ этомъ зеленоватомъ мутномъ свѣтѣ, падавшемъ въ нишу, стоялъ рабочій столикъ, и кроткая совѣтница проводила тамъ часы отдыха своей скудной любовью брачной жизни. Кудахтанье и клохтанье куръ, мычанье коровъ въ стойлахъ, шмыганье взадъ и впередъ работниковъ и работницъ были единственными проявленіями жизни для одинокой затворницы.