Андрей Шляхов - Петр Чайковский. Бумажная любовь

На смену четырем месяцам европейской славы придут три месяца славы американской.

Платят американцы по-царски — двадцать пять тысяч долларов за турне. (Доллар тогда примерно был равен двум рублям.)

Баронесса разделяет его радость: «Дорогой мой, несравненный друг! Ваше триумфальное путешествие по Европе приводило меня в восторг и вполне удовлетворило в моем давнем горячем желании сделать Вашу музыку известною за границею; теперь она не только известна, но и известна как бесспорно первоклассная музыка в Европе. Я так счастлива, что моя заветная мечта осуществилась и что Вы можете теперь отдыхать на лаврах».

И радуется его востребованности:

«Как я радуюсь, милый, дорогой друг мой, всем приглашениям, которые Вы получаете. Как Ваша слава быстро выросла, но оно и неудивительно: она существовала уже давно и только и ждала возможности пронестись по всему земному шару. Вы выступили перед публикою. Вы, так сказать, этим выпустили Вашу славу на волю, как птичку из клетки, вот она и облетает весь мир».

Чайковский раскрывает ей секрет композиторского успеха:

«Я очень много работаю и, как водится, очень устаю, — но нисколько не жалуюсь. Слава богу, что еще есть охота работать. А охота, чем дальше, тем больше делается, планы мои растут, и, право, двух жизней мало, чтобы всё исполнить, что бы хотелось! Наша жизнь возмутительно коротка!!!»

В ответ — слова восхищения и любви. Обильные, часто повторяющиеся.

Ему все это приелось, как приедается мед, когда его много.

Не приедаются только деньги — их всегда мало.

Он читалr только что полученном письме: «С величайшим удовольствием слушаю я из газет сообщения о Ваших триумфах, милый друг мой. Я радуюсь вдвойне: и тому, что Вы оценены, и тому, что русская публика умеет, наконец, ценить свое. А я здесь, в своем доме, в своем отчуждении от мира наслаждаюсь столько, сколько вся московская публика в совокупности, Вашими произведениями, дорогой мой».

И прикидывал шутки, ради, сколько смог бы иметь он в месяц дополнительных средств, если бы умел превращать похвалу в золото.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ «КОНСЕРВАТОРИЯ»

Настал день, и Танеев попросил освободить его от обязанностей директора Московской консерватории. Даже не попросил, а взмолился.

— Я так устал за все эти годы! — признался он Чайковскому. — Меня так утомляет вся эта круговерть. Мне жаль тратить на нее время и силы, мне тяжко управлять людьми. Вы не представляете, какая это мука заставлять ближних своих делать что-то против их же воли!

В глазах Сергея Ивановича плескалась беспросветная тоска.

— Я и без того собирался оставить директорство, — продолжал Танеев, — но после смерти матушки пребываю в столь подавленном состоянии духа, что просто ни дня больше не могу оставаться директором нашей консерватории.

Чайковский хорошо знал Танеева и прекрасно понимал, что он нуждается в отдыхе.

— Воля ваша, Сережа, — ответил он. — Кто вправе вас принуждать?

С глазу на глаз Петр Ильич называл Танеева Сережей и только на людях — Сергеем Ивановичем.

Новым директором с всеобщего согласия стал Сафонов, профессор по классу фортепиано.

«Можно предполагать, что будет дельный и хороший директор, — писал Чайковский. — Как человек он бесконечно менее симпатичен, чем Танеев, но зато по положению в обществе, светскости, практичности более отвечает требованиям консерваторского директорства».

«Дельный и хороший директор» однажды нанесет Петру Ильичу серьезную обиду…

Виолончелист Анатолий Брандуков был учеником и другом Чайковского.

Когда-то Брандуков играл в одном ученическом квартете консерватории с Иосифом Котеком и был замечен знатоками. Отличился он и в сольных выступлениях, которые с успехом давал в Москве и Нижнем Новгороде. Консерваторию Брандуков окончил с золотой медалью.

Анатолий искал постоянного места в Москве, но так и не смог его получить и был вынужден уехать за границу. Вначале он обосновался в Швейцарии, а затем перебрался в Париж — европейскую музыкальную столицу, где пользовался покровительством известного писателя Тургенева, который ввел его в салон своей любовницы Полины Виардо, один из самых блистательных салонов Парижа.

Париж быстро принял талантливого виолончелиста. Брандуков с известным бельгийским скрипачом М. Марсиком организовали квартет, пользовавшийся большим успехом.

Его отметил Сен-Санс и приблизил к себе.

О нем говорили хорошо — виолончелистом Брандуков был и впрямь превосходным. Он выступал вместе с Колонном, и не только с ним одним — прочие дирижеры тоже ценили его талант.

И при этом Анатолий Андреевич всегда оставался сердечным, отзывчивым человеком, готовым помочь, поддержать. Русские музыканты, приезжавшие в Париж, находили в лице Брандукова заботливого опекуна. Он знакомил их с нужными людьми, выводил в свет, советовал, направлял, предостерегал.

Петр Ильич любил Брандукова, подолгу общался с ним в каждый свой приезд в Париж. Брандуков платил ему тем же и вдобавок часто исполнял его произведения.

Петр Ильич организовал Брандукову несколько концертов в России и даже посвятил ему одну из своих пьес.

Брандуков был чрезмерно щедр и вообще любил сорить деньгами. В Париже ему жилось тяжело — при всей популярности заработки были редкими, от случая к случаю, и денег вечно не хватало. Вдобавок Брандуков сильно скучал по родине и вследствие этого страстно мечтал о достойном месте в Москве. «Несмотря на то что в Париже он пользуется репутацией отличного виолончелиста, материальное положение его крайне стесненное, и он пламенно мечтает о переселении в Петербург или Москву, но, увы, там места заняты, и поневоле приходится оставаться в Париже, где. по крайней мере, он вращается в самом лучшем обществе и упрочивает свою репутацию…» — писал о Брандукове баронессе фон Мекк Чайковский.

Встречаясь с Петром Ильичом в Париже, Брандуков то и дело повторял:

— Да разве это жизнь? Это существование! Вот, если бы я смог поселиться в Москве, получив должность в консерватории!

Семейная жизнь добряка Брандукова была несчастливой — Анатолия Андреевича третировала жена, желчная, глупая, сварливая особа, пианистка по профессии Он долю терпел ее…

Петр Ильич вспомнил о Брандукове, когда весной 1890 года скончался Вильгельм Федорович Фитценгаген, профессор по классу виолончели Московской консерватории.

По случаю его смерти в консерватории открылась вакансия, которая весьма и весьма подходила для Брандукова. Кстати говоря — он учился не только у Чайковского, но и у Фитценгагена.