Роксана Гедеон - Парижские бульвары

Брике обиженно наморщил нос – лицо у него стало смешным, как печеное яблоко:

– В таком доме можно петь что угодно. Я никогда страшнее дома не видал. И зачем было уезжать из Сен-Жермена? Там мы жили в настоящем дворце.

Да, наш дом был страшен: маленькая комнатка с закопченным потолком и прогнившим полом, которую мы с Валентиной перегородили ширмой из простыни, разделив таким образом на две части – мужскую и женскую.

– Что ты болтаешь? – набросилась я на Брике. – Тебе же самому не нравилось в Сен-Жермене!

– Не слушайте его, дочь моя, – отозвался аббат. – Вы поступили, как подобает христианке, отказавшись от соблазнов.

– Ну да, ну да! – воскликнул Брике. – Отказавшись! Из дома уехали, а едим то, что присылает нам хозяин того самого дома!

Это была правда. Все продукты мы получали от Клавьера. Я приказала Брике замолчать, но не могла не признать, что он прав.

– Взгляните, Сюзанна, – сказала Валентина, – сегодня снова приезжал посыльный и привез сверток.

– И хлопнул Валентину по заднице! – воскликнул Брике, заливаясь смехом.

Я пришла в ужас, услышав, как он говорит о Валентине, урожденной герцогине де Сейян де Сен-Мерри, но возражать ничего не стала. Брике – уличный мальчишка, сорванец. Он говорит так, как принято в его хулиганской среде. Но видит Бог, этот сорванец – единственный из моего окружения, который хоть чего-то стоит.

Я развернула сверток: грудинка, лосось, ветчина с оливками, плитки шоколада, банка кофе и несколько апельсинов. Да еще несколько свежевыпеченных белых булок и бриошей… Господи ты Боже мой, видели бы это парижане!

– Не понимаю! – вырвалось у меня. – Не понимаю, почему этот человек сначала с такой настойчивостью разорял меня, доводил до полной нищеты, а теперь так трогательно заботится! Это просто унизительно, если не сказать больше…

В моем голосе звучало раздражение, но не по той причине, о которой я только что говорила Втайне мне было ясно, что мне не хватает Клавьера. Не то чтобы я влюбилась в него. Но мое сердце давно уже дрогнуло. Я столько думала, столько сомневалась… Теперь, как раз теперь было самое время поговорить с ним, если уж его чувства ко мне и вправду серьезны. Только разговор с Клавьером помог бы мне рассеять сомнения.

Еще бы раз услышать его голос, ощутить ту спокойную силу, которая заключена в нем и которая так благотворно действует на меня, еще раз улыбнуться в ответ на его остроумную шутку. Я была вынуждена признаться, что хотела бы видеть его. Но Клавьер не приезжал. Он присылал свертки с едой и букеты цветов – регулярно, дважды в неделю, зная, что более частые подношения я не приму. Но сам не приезжал, и все тут. А искать его мне было слишком унизительно. К тому же я даже не знала, в Париже ли он.

– Это просто старый трюк! – воскликнула я гневно, забывая, что не одна в комнате. – Не приезжать, чтобы я потом сама бросилась ему на шею! Но неужели он думает, что я так проста? То, что действует на других женщин, меня раздражает!

– О чем это вы говорите, дочь моя? – спросил аббат.

Я давно подозревала, что он постепенно сходит с ума, погружаясь в религиозное благочестие и мистицизм, и поэтому не сочла нужным отвечать на его вопрос.

– Он влюблен в вас, – шепнула Валентина.

– Кого вы имеете в виду? Аббата?

– Нет! Этого вашего белокурого красавца.

Я покачала головой. Влюблен? Уж не слишком ли нежное слово для банкира и спекулянта? «Человека, который сам себя сделал и завоевал богатство для того, чтобы его любили красивые женщины»

Я ничего не ответила Валентине, пытаясь думать о другом. В частности, о том, что мне делать со всем этим семейством. С Брике все ясно, он еще раньше заявлял, что будет сопровождать меня в Бретань. А что будет с остальными, когда я уеду? Валентина может жить здесь, я попробую раздобыть для нее денег. Она говорила, что с потеплением, когда придет весна, поедет к себе на юг разыскивать своего возлюбленного, графа де Сент-Эмура, который неизвестно куда делся. Но как можно поехать, не имея пропуска? И что делать с аббатом? Для него лучше всего было бы оказаться в приюте Бисетр. Там есть больница и столовая. Там о нем будут заботиться…

А Эли? Предложить его Клавьеру? Другого выхода я не видела. Но Клавьер быстро увидит, что способности у этого юноши не для банкирской конторы…

Словом, вопросов было больше, чем ответов. Я так задумалась, что не сразу услышала стук в дверь.

– Гражданка Лоран! – Это был голос нашей хозяйки. – Потрудитесь заплатить мне за эту неделю.

Это требование адресовалось мне, гражданке Лоран – под таким именем я поселилась в пансионе мадам Груссе. Я нащупала в кармане несколько мелких монет и со вздохом отправилась платить, предвидя новые упреки и жалобы со стороны хозяйки.

Наступило время зимних праздников. Рождество Христово я со своими товарищами по несчастью отмечала по всем правилам. В сочельник, перед мессой, – постная трапеза, состоящая из супа с шалфеем и чесноком, шпината, зеленых и черных маслин, приправленных перцем и замаринованных в свежем оливковом масле, жареной рыбы, цветной капусты, сельдерея в анчоусном масле и улиток. Была даже месса, несмотря на то что с некоторых пор новые власти к религии и церковным обрядам относились неодобрительно. Для рождественского ужина стол застилался тремя скатертями, украшался тремя блюдами, увенчанными зелеными всходами, и тремя свечами. К столу подавался специальный рождественский хлеб, который украшали зеленью и остролистом, – его полагалось разрезать на три части: для бедных, для животных и для воды, – а также жареный гусь, кровяная колбаса и запеченная свиная голова. Весело рассыпало искры рождественское полено, окропленное растительным маслом… Мы со смехом посыпали его солью, чтобы защититься от колдунов и прочей нечистой силы. Очаг был растоплен сильно и жарко – чтобы обогрелись ангелы и умершие, а возле очага мы поставили стул, чтобы святая Дева, когда придет, могла отдохнуть и перепеленать Иисуса.

Я впервые праздновала Рождество так, как это делает народ. Вспоминая пышные празднества в Версале, когда гремела музыка, кружились в изящном котильоне пары и ночное зимнее небо расцвечивалось ослепительными вспышками фейерверка, а парк был залит иллюминацией, я почему-то не жалела об этом. Я жалела только того, что со мной нет Жанно. Он так любит Рождество! Любит, когда приходит Пэр Жанвье – Отец Январь – и приносит подарки. Кто принесет подарки моим малышам в это Рождество?

Этот праздник открывал всеми любимый цикл Двенадцати дней – цикл зимних праздников. Если Рождество пришло в Париж, когда на улице была слякоть и туман, то ко дню святого Сильвестра ударил легкий морозец, а к Новому году выпал снег – мягкий, пушистый, он белой пеленой устлал крыши и тротуары. Веселый, бурный День королей прошел как раз в таком заснеженном, красивом Париже. Я вспомнила, что в Бретани в это время жгут «костры королей», пекут «пирог королей» с запеченным бобом и выбирают «бобового короля», а парни с девушками разыгрывают легенды о трех королях-магах и, переходя от дома к дому, громко поют: «Здравствуй, хозяйка дома, вы, и ваша семья! Если я пришел сюда, то не из-за лакомства, а из любви к Богу – дайте мне Божью долю».