Утренний Всадник - Елизавета Алексеевна Дворецкая

А нить еще быстрее заструилась в ее тонких пальчиках, веретено стало подпрыгивать, застучало нижним концом об пол. Это выглядело так забавно, что Смеяна фыркнула, закрыла рот кулаком.

– Да ты не бойся! – сдерживая смех, сказала Смеяна. – Я тебя не обижу. Буду тебе каждый вечер сметаны ставить, а ты приходи прясть!

– Ой, ой! – заныла вдруг кикимора. Ее морщинистое личико занудливо скривилось, она затрясла нечесанной головой, не прерывая, однако, работы. – За что мне такая напасть? Ведь Макошина неделя на носу – самая работа начинается! Ой, рученьки мои бедные! Ой, ноженьки мои усталые! Весь век мне сидеть, долги нитки водить, а всех не переводить! Ой, Середа-Пятница!

Смеяна снова фыркнула, но тут же почувствовала укол совести: ведь ей самой точно так же не хотелось сидеть всю зиму за прялкой.

– Давай хоть пополам! – взмолилась кикимора. – Ты – веретено, и я – веретено. Идет?

– Я не умею! – отмахнулась Смеяна. – У тебя-то вон как ловко получается! А мне браться – только кудель портить.

Кикимора ловко бросила в лукошко полное веретено, схватила другое, пустое, и быстро надела пряслень на его нижний конец.

– А я тебя научу! – торопливо пискнула она.

И раньше чем Смеяна успела возразить, веретено само собой скакнуло ей в руку.

– Начинай! – велела кикимора, а сама соскочила на пол и встала напротив Смеяны.

Пальчики кикиморы суетливо двигались, как будто она пряла невидимую нить. И Смеяна вдруг ощутила, что нить, как живая, сам поползла из кудели к ней в пальцы, и она скорее подхватила ее, пока не запуталась. А кикимора тоненько запела, притоптывая, приплясывая и прихлопывая в лад:

Из-за леса, леса темного,

Из-под камушка горючего

Бежит речка, речка быстрая.

А на том горючем камушке

Сидит, сидит Макошь Матушка.

У ней куделька – бело облако,

Веретенце – злата молния,

Ее пряжа – речка быстрая.

Она прядет, приговаривает:

Ты беги, беги-ка, реченька,

От полудня до полуночи,

Ты не рвись, не мнись,

К веретенцу тянись!

Смеяна только поворачивала голову от кудели к веретену: нитка, тонкая, ровная и крепкая, бежала через ее пальцы сама по себе, повинуясь иной силе – силе самой Макоши. Веретено наполнялось на глазах. Смеяна ахнула, потом тихо засмеялась от радости. А кикимора хихикала, припрыгивала, хлопала ладошками, вся ее фигурка ходила ходуном, нечесаные космы тряслись и ерошились, как будто жили своей отдельной жизнью.

Вдруг на дворе возле задвинутой оконной заслонки раздался шорох, неясный звук шагов. Кикимора смолкла, нитка побежала медленнее. Смеяна повернулась к окошку, прислушиваясь. В заслонку тихо стукнули.

– Полуночник! – шепнула кикимора.

Резво соскочив с лавки, она подбежала к окошку, подпрыгнула, смешно вытянула шею, стараясь достать до щелочки, потом догадалась и ловко вскочила на ларь, припала глазом к щелке.

– Прошел! – шепнула она, обернувшись к Смеяне. – У вас все ли дети спят? – Она хихикнула, подмигнула, и у Смеяны дрожь пробежала по спине. – А то – того, унесет!

Кикимора облизнулась, Смеяне вдруг стало противно. Она положила веретено на лавку.

– Хватит, – сказала она. – Заполночь – уже пятница. Больше нельзя.

– Ну-у-у! – обиженно заныла кикимора. – Еще немножко! Так славно стало выходить! А ты…

– Хватит! – непреклонно сказала Смеяна. Уговоры кикиморы подтвердили: нечисти, даже мелкой и домашней, нельзя доверять. – Послезавтра приходи.

– Ну послезавтра… – начала кикимора.

И вдруг личико ее изменилось, на нем отразился испуг.

– Туши скорее! – пискнула она.

Смеяна еще не успела сообразить, а кикимора уже подскочила к светцу, подпрыгнула и задула огонек.

– Она идет!

– Кто? – шепнула Смеяна и тут же сама догадалась – кто.

Кикимора замерла рядом с ней в темноте, а может, и вовсе спряталась. Смеяна сидела на лавке, не шевелясь, сложив руки на коленях и не прикасаясь к веретену или нити. Она ничего не видела и не слышала, но всем существом ощущала, как колеблется Синяя Межа, как из глубин Надвечного Мира приближается величавое могучее существо – сама Мать Макошь. Смеяна затаила дыхание, желая стать невидимой, неслышной, даже закрыла глаза. Но и так она ощущала строгий, испытывающий взгляд, проникающий в каждую щелочку. Мать Всего Сущего проверяла, не нарушает ли кто ее запретов, не работают ли в неурочный час. И Смеяна была благодарна Полуночнику, вовремя предупредившему их о наступлении пятницы.

Макошь прошла, и Смеяне стало легче дышать. Смертному нелегко выносить близость божеств, и не всякому удается сохранить разум после встречи с ними.

Кикимора скользнула к порогу, выскочила в сени. Смеяна подумала, что подпольная жительница совсем исчезла, но та вдруг снова просунула в истобку свою лохматую голову, похожую на старую растрепанную метлу, и позвала:

– Иди сюда!

Смеяна хотела отказаться, но оцепенение уже прошло, проснулось любопытство. Ноги сами подняли ее со скамьи и вынесли в сени. Кикимора приоткрыла наружную дверь, высунула в щелочку свой длинный нос. Из-за двери несло пронзительным холодом предзимья, Смеяна мигом замерзла в одной рубахе. Но любопытство было сильнее холода, и она осторожно выглянула, готовая тут же отпрянуть.

Сквозь облака лился мягкий лунный свет, одевая белым покровом черную землю, блестящую кое-где клочками полурастаявшего снега, чешуйками подмерзшего ледка. Из туманной мглы медленно проступала высокая, величественная фигура крепкой, сильной женщины в самом расцвете, матери и хозяйки. Словно по облакам, она плыла в туманах над самым берегом Истира, и голова ее, увенчанная огромным повоем в священном уборе – с двумя коровьими рогами, – поднималась выше самых старых елей.

Дрожа, Смеяна таращила глаза, стараясь лучше разглядеть богиню; ее зрачки напитались лунным светом и стали огромными, как два черных колодца, окруженных золотистыми ободками. В руках Макошь держала огромную чашу с широким горлом, и вдоль него мягко светились по кругу знаки двенадцати месяцев. Ярче всего сиял знак месяца груденя – волнистые полосы туманов и резкая черта, разделившая землю и небо. Грудень – месяц торжества Матери Всего Сущего: урожай собран, лен готов к прядению, наступает время женских работ, посиделок, свадеб.

Глядя на чашу в руках Макоши, Смеяна вдруг вспомнила свою давнюю беседу с Велемом о Чаше Судеб, которая каждому может открыть его судьбу. Там, в руках богини, была сейчас и судьба Смеяны. Но разве к ней подступишься? И думать нечего. Смеяна испугалась этой мысли. От вида Макоши ей было неуютно, даже страшновато, как непослушному ребенку перед очами строгой бабушки. Зябко поводя плечами, она отошла от щелочки и толкнула дверь назад, так что кикимора едва успела вытянуть в сени голову.

– Что – страшно? – ехидно спросила кикимора, подергивая костлявыми плечиками. – Ничего, я притерпелась,