Империя предрассудков - Панна Мэра

Реакция на мои вопросы была довольно предсказуема. Отец был недоволен. Не любил он разговоры, в которых кто-то хотя бы на секунду допускал, что он может быть не прав.

– Я говорил тебе не верить слухам! Вот оно, императорское воспитание! Твоя мать была больна. Вопреки мнению, что чахоткой болеют лишь люди страстей, я склонен думать, что она может быть опасна для других. Потому и не звал никого. Да и кого звать было? Родственников нет, а те, что есть, живут за сотни миль.

– А бандиты? – на всякий случай заикнулась я.

– Не знаю, кого эти сыщики приняли за разбойников, но в ту ночь кроме врача, да его лакея с кучером, у нас никого не было.

Я удовлетворенно кивнула, и мы вновь принялись за еду. Но почему меня так пугало воцарившееся молчание? Неужели я все еще в чем-то сомневалась? Или, быть может, меня просто волновала та необъятная гора проблем, что до сих пор нависала над нашей семьей. Едва я подумала об этом, как в дверь трижды постучали.

– Мы кого-то ждем? – спросила я настороженно и на всякий случай отложила в сторону вилку, словно понимала, что к еде уже не придется возвращаться.

Отец озадаченно посмотрел на меня и промолчал.

– Папенька?

Я увидела, как мелькнул в холле силуэт горничной, а через секунду услышала за стеной грубый мужской бас.

Еще ничего не произошло, но почему мне было страшно?

– Георгий Петрович, к вам тут пожаловали, – голос горничной звучал встревожено, и по лицу отца, я поняла, что неспроста.

– Подожди меня здесь, – сказал он строго, – никуда не выходи.

– Отец, что происходит? – тревогу в голосе уже невозможно было скрывать, да и это было не к чему.

– Так, гости из губернии, – мужчина встал из-за стола, и я увидела, что его обуяла дрожь.

– Что за гости, которые приходят к ночи и не предупреждают о своем появлении?

Но отец больше не говорил со мной. Взяв со шкафа небольшой пергаментный сверток, он направился в парадную. Я не собиралась сидеть на месте и просто слушать, что происходит за дверью, потому мгновенно последовала за батюшкой. Я знала, что не услышу от пожаловавших господ ничего хорошего, но сидеть и бездействовать было не в моих правилах.

Я почти добралась до выхода и уже видела очертания гостей столпившихся в прихожей, однако внезапно отец, что уже стоял на пороге гостиной, развернулся ко мне лицом и виновато произнес:

– Прости за это, – а потом он рывком захлопнул дверь перед моим носом, и я услышала, как повернулся ключ в замочной скважине.

– Нет! Отец! Пожалуйста! – бросилась я к дверям, – вы должны открыть дверь, я могу вам помочь! Пожалуйста.

Но было поздно. Я слышала, как отдалялись шаги, и голоса за дверью становились все тише. Мужчина уводил непрошенных гостей в другую комнату, чтобы я не могла слышать их разговор.

Я продолжала настойчиво дергать ручку, надеясь, что это поможет мне освободиться. Но механизм был слишком прочный, чтобы просто сломать его. В данном случае его можно было только вскрыть.

Я провела рукой по волосам, ожидая, что мне удастся отпереть замок с помощью заколки, но, как назло, я оставила все украшения в своей спальне, куда доступ мне был закрыт. Я нервно осмотрела гостиную в поисках предмета, способного помочь мне выбраться. Подсвечник. Перо. Чернильница. Все не то.

Сердце бешено колотилась в груди. Меня заперли в моем же доме. Насколько все было плохо, раз отец предпочел именно такой способ оставить меня в неведении? Я сказала ему, что могу помочь, но это был блеф. Кто бы не был там за дверью, я была бессильна перед ними. Все что у меня было это титул, который для них ничего не значил.

Слезы градом потекли из глаз, я подползла к двери, и принялась истерично колотить по петлям. Я задыхалась от своих всхлипов, хотя понимала, что истерика не поможет мне освободиться.

Спустя пару минут я всеми усилиями воли заставила себя собраться и прислушаться. Как я и предполагала, из дальней части дома доносились тяжелые мужские голоса. Никто не кричал. Тем не менее разобрать, о чем шла речь, не представлялось возможным. Лишь изредка, когда кто-то из господ, очевидно прохаживаясь по комнате напротив, начинал разговор, до меня долетали бессвязные обрывки.

– Взыскать имущество по факту…, – вдруг услышала я, а затем речь вновь стала неразборчивой.

От кончика пальцев до самой макушки, словно смертоносным змеиным ядом, меня сковал страх. Дикий ужас от осознания своей беспомощности. Я даже не могла вновь колотить в дверь, не могла заставить себя кричать, мною просто завладела тьма. Я ухватилась за дверную ручку, но уже не для того, чтобы выйти. Мне нужна была опора – связь с миром, чтобы просто не потерять сознание. Воздуха в комнате становилось все меньше, и каждый следующий вдох стоил мне все больших усилий.

«Пожалуйста, только не сейчас», – думала я, а перед глазами сгущалась тьма. Я не могла так просто отдать отца и наше родовое гнездо.

Постепенно мне удалось восстановить дыхание и унять всхлипы. Теперь я сидела на полу, прислушиваясь с проклятым голосам за дверью и просто молилась. Не помню, сколько это длилось. Я потеряла счет времени в тот момент, когда поняла, что теряю то единственное, что имело для меня смысл. Однако, когда комната совсем погрузилось в темноту, и я не видела ничего кроме тусклого света луны за занавесками, внезапный щелчок дверного замка, вернул меня в чувства.

Я мгновенно вскочила с пола и уставилась в пустоту, ожидая развязки. Морально я была готова к тому, что увижу там горничную, которая, отводя взгляд признается, что я больше никогда не встречусь с батюшкой, но дверь открылась и я увидела отца.

На этот раз я утратила способность дышать от счастья. Бросившись к отцу, уже секунду спустя я висела у него на шее. Теперь меня пробрало на смех. Истеричный, прерывистый. Он смешался с нервной икотой и всхлипами.

– Что это было? – прошептала я, не выпуская отца из объятий.

– Кредиторы из губернии, – ответил он, необычайно