Полчаса - Людмила Вячеславовна Федорова

Как только незадачливый студент-интриган зашел в комнату, Агнесса грубо и без всяких вежливых приветствий спросила:

– Ну? Зачем вам-с клеветать на меня? Вы, сударь Фома Ильич даже не знаете, как унижаете меня своей клеветой!

В ответ молодой человек галантно поцеловал Агнессе нежную ручку и ответил неприятно холодным тоном:

– О, милейшая сударыня моя, любезная Агнесса Петровна, поверьте-с, я ни в коем случае не хотел вас унизить, наоборот, вы-с божественно хороши собой и я желал показать вам, что вы-с достойны лучшего мужчины, чем ваш муж. Да-с, на данный момент вы замужем, но ведь это ничего не значит, неужели вы не видите своего же счастья? Да, Алексей Виноградов гордый самовлюбленный красавец, у которого вы были бы сто первой женщиной, который вас непременно б обманул, но я ведь не такой! Я люблю вас, зову вас с собой! Давайте сбежим! Вы же ведь так погубите свою молодость и красоту, у вас не будет детей, вы будете жалеть об этом всю жизнь! Уверяю вас, я не такой, как Алексей, я буду заботиться о вас-с, у нас будут дети…, умоляю, давайте сбежим…

Тут студент Фома стал перед красавицей Агнессой на колени и попытался поцеловать ей руку, но молодая графиня сильно толкнула его со словами:

– Но я вас не люблю! Не люблю! Ни с кем сбегать не собираюсь! Я люблю своего мужа и мне все равно, что все об этом думают! Сударь, я, конечно, понимаю, что выгляжу по крайне мере странно, когда говорю, что люблю человека, за которого вряд ли вышла б замуж по доброй воле, меня толкнули обстоятельства на это решение, но за это время я успела полюбить его! Так что прекратите, не нужно уговаривать, шантажировать меня детьми, я хочу детей и мне очень больно каждый раз, когда меня уговаривают на измену, давя детьми, когда на меня клевещут, это великая страсть, но не любовь! Любовь должна радовать, а не делать больно! И если я и рожу, то только от мужа! Прошу, если в вас есть хоть капля простого уважения ко мне, верните отрезок ткани от сиреневого бального платья, в котором я была на балу у губернатора, и все!

И тут графиня Долгопятова снова заплакала с мыслью: «Как же я устала нести свой крест бездетности и всеобщего презрения, может я не права, отказывая им? Но по-другому я тоже не могу…», а шокированный Фома сначала отпрянул, помедлил, внимательно рассматривая плачущую Агнессу, а потом с неохотой и раздражением достал кусок тончайшего нежно-сиреневого шелка с кружевом и подал Агнессе…

Красавица выхватила у него ткань, закончив разговор:

– Спасибо вам, сударь, что приняли мое решение, теперь прошу, не мучайте меня, уходите…

…А тем временем разгневанный Семен Степанович приехал к Алексею Виноградову в мастерскую, в простом помещении, которое было заставлено незамысловатыми натюрмортами, нарядными альпийскими пейзажами и портретами полуобнаженных красивых, но корпулентных дам, приторно пахло красками.

Алексей Виноградов наконец-то заметил графа Долгопятова, деловито тряханул темно-шоколадной гривой волос, неспешно разгладил усы-стрелочки и начал разговор презрительным тоном:

– О-о, сударь рогоносец, вы-с изволили навестить меня? С чего бы это?

Разозленный, кипящий от обиды Семен Степанович в ответ с такой силой ударил слащавого красавца-художника, что тот с воплем упал назад, толкнув на пол очередной натюрморт и портрет полуобнаженной итальянки…

…Эти два мужчины рядом казались такими контрастными:

В Семене Степановиче ощущалась мужественность, сила, величественная осанка, не смотря на возраст, он казался раза в два сильнее Алексея, который в принципе не обладал мужественностью. Единственное, что во внешнем виде молодого художника было более-менее запоминающееся, так это нежное личико с усиками-стрелочками и пышная грива шоколадных волос, словно метелка, он казался невзрачным и неопрятным подростком на фоне Семена Степановича…

Пожилой граф даже улыбнулся, ощущая некое превосходство над соперником…

– Так, а теперь слушайте-с меня внимательно, Алексей, смеяться я над собой никому не позволю! Скажите, откуда у вашего друга Фомы Парамонова тот отрезок сиреневой ткани и что вам нужно от моей драгоценной супруги?

Алексей резко соскочил с пола и резко ответил:

– А если она вас, сударь, не любит, не любит, что с этим можно поделать?! Она так молода и хороша собой а вы загубили ее юность, купили у недотепы отца, а этот бессовестный купец-неудачник! Он должен был отдать ее за кого-то из нас! Да, и я, и Фома Ильич влюблены в вашу жену, но на вашем месте я бы не стал так смело утверждать, что ее измены – клевета! Вы, сударь, плохо ее знаете!

В памяти Семена Степановича всплыл тот момент, когда зимним холодным вечером они с Агнессой нежно обнимались, укрывшись теплым пледом, как только он представил, что Агнессу так же нежно мог обнять кто-то из этих «проходимцев», то картина с полуобнаженной итальянкой полетела на пол, разбившись в дребезги.

– Вы, что, сударь, с ума сошли?!! – закричал Алексей, – Я столько времени писал этот портрет итальянки!!!

– Заслужил, не возмущайся! – грубо бросил Семен Степанович, и взволнованный, поспешил на этот раз уйти…

…Хотя неприятно повисло удушающее странное ощущение, что, будто соперники еще не договорили, и продолжение у этого разговора будет…

…Когда Семен Степанович приехал домой, Агнесса бросилась на шею мужу и страстно поцеловала его сначала в подбородок, а потом в губы, и Семен Степанович успокоился, очередной раз решив для себя: «Нет, женщина, которая целует с такой любовью, не может лгать и изменять… не может! Это клевета!».

– Милый, – прошептала в ответ Агнесса, – а вот и тот отрезок ткани от платья, в котором я была на балу у губернатора, мы сможем вновь доказать мою невиновность…, а где я его взяла, это уже не важно…

… На следующий день утром Агнесса поехала проведать мать и отца, достопочтенных купцов Веру Сергеевну и Петра Константиновича. Смешной пышный купчина, который, к слову, не только смог восстановить торговлю, но и разбогатеть еще больше, с довольным видом потер пенсне с радостным возгласом:

– О-о, моя хорошая, кровинка наша приехала нас проведать! Наконец-то, благослови тебя Бог!

Вера Сергеевна в цветастом желтом платке и с пышной пшеничной гулькой ловко подвинула мужа и бросилась обнимать дочь, причитая:

– Милая хорошая моя, решила нас проведать, мать с отцом уважить! Проходи, на улице холодно, чай горячий с клубничным вареньем будем пить…

Агнесса отряхнула липучий снег, села в кресло, а предприимчивая Вера Сергеевна разлила пахучий чай, рассказывая о том, как нынче хорошо идут торговые дела у Петра Константиновича, какие у нее вкусные соления получились, и какие светлые воспоминания оставила свадьба Агнессы и графа Долгопятова…

– Матушка, – прервала ее Агнесса, – это все, конечно, хорошо, рада я, но я на этот раз приехала посоветоваться: я очень