Виктория Холт - Тайный брак

Как же он все-таки хорош собой! Его брату Джону Бедфорду далеко до него в смысле внешности. Зато мой Генрих был, несомненно, лучше: мужественней, естественней и, конечно, добрее.

У Глостера такая же прическа, какую носил Генрих — коротко стриженные волосы, как и подобает воину. И вслед за королем многие мужчины начали стричься тоже накоротко. Это сделалось своего рода модой. Теперь, наверное, после того, как он ушел от нас, и мода изменится.

Однако в манере одеваться Хамфри Глостер совсем не походил на своего царственного брата. У Генриха в отличие от него не было повода носить такие изысканные наряды — ведь почти все время он проводил со своей армией в походах и сражениях.

Изящная голубая куртка, перехваченная в талии поясом, усыпанным драгоценностями, великолепно сидела на Хамфри. Ее рукава волнами вздымались вокруг предплечий. Длинные остроносые туфли являли тот же цвет, что и куртка.

Войдя, он остановился и некоторое время молча смотрел на меня. В его взгляде я читала смесь раздумчивости и подлинного или наигранного восхищения, с которым он, видимо, смотрел на всех женщин. Глаза его напоминали глаза Генриха, только у моего покойного супруга взор был ясным. У Хамфри уже намечались мешки под глазами — несомненно, следствие чрезмерных плотских удовольствий, в которых он себе не отказывал. Я уже знала, что по характеру и темпераменту он полностью отличался от старшего брата. Да и от остальных братьев тоже. Он любил всевозможные развлечения; вино и женщины занимали много времени в его жизни. Он считался большим любителем, ценителем изящных искусств. Однако сутью его натуры, как я начинала к тому времени понимать, и являлось непомерное тщеславие.

Джон Бедфорд куда больше походил характером на Генриха, хотя вообще-то, на мой взгляд, представлял собой довольно бледную его копию.

— Миледи королева! Моя дорогая сестра! — наконец произнес Глостер, беря мои руки и по очереди целуя их. — Какое печальное время для нас обоих… Какая утрата… Как болит сердце, как страдает оно по моей потере… и по вашей тоже.

— Вы очень добры, милорд.

— Как хотел бы я сделать что-либо, дабы умерить вашу печаль, сестра! Генрих оказался прекрасным супругом, я знаю… Чудесным братом. Нигде и никогда не будет такого, как он!

— Для меня это так, милорд, — ответила я и почти без всякой паузы добавила: — Хочу вас поздравить с браком.

— Как приятно это слышать, миледи.

— Признаюсь, я немного удивилась, узнав о нем, милорд. Все так неожиданно. Генрих и не подозревал об этом.

— Да, это произошло после его смерти.

— Герцог Бедфорд сказал…

Хамфри поднял брови, сделал рукой умоляющий жест.

— Не нужно продолжать, дорогая сестра. Я уже получил от него свою порцию упреков.

— То, что вы сделали, по-видимому, таит некую опасность, милорд? — решилась сказать я.

— Истинная любовь не боится опасностей, — галантно возразил он. — Она потешается над ними.

— Вероятно, вы правы. Однако как отнесется мой родственник, герцог Бургундский, к такому браку?

— Вне всякого сомнения, с яростью и громким неодобрением, — беспечно произнес Хамфри. — Поскольку бедняга Брабант состоит с ним в родстве и Бургундец тоже посматривал на владения Жаклин.

— Полагаю, вы дали ей обещание, что все к ней вернется?

Он с удивлением, но и с приятной улыбкой взглянул на меня и слегка наклонил голову.

— Посмотрим, что будет, — сказала он. — Не станем заглядывать далеко вперед… — Он сменил легкомысленный тон на серьезный и добавил: — Я прибыл к вам не только для того, чтобы выразить соболезнование и почтение, но и с предложением, касающимся маленького короля, вашего сына, за которым в ваше отсутствие я зорко присматривал. Вам известно об этом, миледи?

— Да, и я благодарю вас.

Что еще я могла ему сказать? И какое предложение хочет он и может мне сделать? Я не хотела подавать ему вида, что заволновалась, а потому позволила ему продолжать.

— Для меня это священная обязанность, миледи, — сказал он. — Такой чудесный ребенок. Самый значительный и многознаменательный в стране. Он поможет вам легче перенести утрату.

— Вы правы, милорд, еще раз благодарю вас за все труды.

— Считаться хотя бы временно его опекуном — большая честь и большая ответственность, миледи… Но как приятно было время от времени видеть его… Этого чудесного ребенка…

Он словно издевался надо мной — тянул разговор, не приступая к главному, ради чего пожаловал сюда.

— Видеть его, — продолжал он, — хотели бы многие люди в стране. Какую бы радость они испытали!

— Он еще слишком мал, чтобы появляться перед всеми, — сказала я.

— О нет! — возразил Глостер. — Народ должен как можно скорее увидеть его и приветствовать на улицах столицы. В этом и состоит смысл предложения, которое я имею честь передать вам. Королевский совет уже решил: именно так и следует поступить. Парламент соберется через неделю, чтобы одобрить решение.

— Мой ребенок! — воскликнула я. — На улицах! Перед толпой!

— Да, миледи. Вы проедете по Лондону с сыном на коленях. — В его голосе уже слышался приказ. — Это будет впечатляющее зрелище, — прибавил он, как бы утешая меня. — Обещаю вам.

— Но он… такой крошечный.

— Он король, — сказал Глостер тоном, не допускающим возражений. — Ему следует привыкать к вниманию толпы. И потом, таково решение совета. Думаю, миледи, вам следует начать приготовления к отъезду в Лондон.

Я смотрела на него, не в силах скрыть отчаяния. Кончились мои мирные материнские дни. Новая сила простерла надо мной свою твердую руку.

Итак, я отправилась в Лондон на встречу с парламентом и потом проехала по улицам в карете с ребенком на руках.

Наше путешествие по столице вылилось в настоящее торжество! Как нас встречали жители, высыпавшие из домов! Как все они восхищались ребенком! Приветствия и добрые пожелания в его честь не умолкали! И мой маленький Генрих блестяще вел себя. Ни разу его лицо не сморщилось от плача, чего я больше всего боялась, он только крепче вцеплялся в меня своими крошечными пальчиками. И, наверное, ему очень нравилось его блестящее одеяние из парчи и бархата, он то и дело разглаживал его на себе и радостно бормотал что-то понятное лишь ему одному.

Теперь я уверилась, он твердо знает, кто его мать, и моя верная Гиймот с некоторым сожалением признала, что так оно и есть.

Я чувствовала, люди Лондона искренне любят меня и верны мне; они благодарят за сына, который в свое время заменит им любимого короля — их героя.

Такое настроение народа сопровождало меня в тот день.