Ева Наду - И пусть их будет много

Не удержалась, отправилась сразу на кухню — делиться радостью.

Клементина же понимала в этот момент только одно: то, что говорил ей теперь этот человек, не должен был слышать больше никто. И видеть его таким: смущенным и усталым — тоже.

И только потом, когда он поднялся, все так же держа ее в своих объятиях, коснулся губами волос, лба, глаз, она поняла, что не может, не в состоянии оттолкнуть его.

Подумала: "Почему бы нет?"

С каким-то отчаянием вскинула руки ему на плечи. Она верила ему. Чувствовала, что то, что он говорил теперь — правда. А, главное, понимала, что сегодня, в эту ночь, ни за что не откажется от наслаждения, которое сулили ей его темные глаза.

Да и во имя чего должна была она отказаться от возможности хотя бы на несколько часов ощутить себя красивой, желанной, нужной?

И ради чего?

Глава 21. Болезнь

"Он уехал. Слава Богу!" — радостно билось сердце.

"Он уехал…" — сжималось оно в отчаянии.

— Что могу дать я тебе, кроме любви, сегодня? — еще вчера теплая рука нежно гладила ее по лицу. — Что могу тебе я оставить, кроме памяти о себе?

Он не засыпал даже тогда, когда уснула она, прижавшись к нему всем телом. Спала некрепко. Слышала сквозь сон его шепот, чувствовала прикосновения. Улыбалась.

Ей ничего не нужно было больше, кроме покоя — рядом с ним: неутомимым, уверенным, сильным. Она улыбалась устало, молча принимая его тихие ласки.

Она улыбалась и сейчас, вспоминая, как рухнула последняя, оказавшаяся такой хрупкой, стена, защищающая ее добродетель.

— Нет! — на мгновение устыдившись своего порыва, она оттолкнула его руки.

И он отступил.

— Неужели ты думаешь, что я избавил тебя сегодня от насилия, чтобы взамен предложить другое? — горько спросил, вдруг не решаясь обнять ее вновь.

Что она могла? Она прожила в одиночестве год. И завтра опять оставалась одна.

Они долго смотрели друг на друга.

— Нет, — сказала она.

Протянула к нему руки.

— Нет, иди ко мне.

Он уехал утром. Поцеловал ее спящую. Улыбнулся, глядя на то, как нахмурилась она, не желая просыпаться, шевельнулась недовольно, потом укуталась в простыню, свернулась в клубочек. Постоял над ней, запоминая.

Вышел из комнаты тихо, по-хозяйски прикрыл дверь. Заговорщицки приложил палец к губам, встретившись взглядом с заспанной Терезой.

Уходить — так уходить. Нечего и время тянуть.

— Госпожа, он уехал! — сообщила Клементине горничная, едва та проснулась, — господин О… то есть Флобер приказал с раннего утра седлать коня.

Трещала без умолку:

— Если б вы видели, госпожа, как он был красив! Гордый и свободный! Вскочил на коня, бросил его с места — в карьер, вылетел через ворота, проскочил мимо повыскакивавших ему навстречу драгун, помахивая письмом, которое вы ему дали. Радостно кричал: "До встречи, господа! До встречи!"

— Каким письмом? — недоуменно пожала плечами Клементина и, вдруг поняв, расхохоталась.

Вот мальчишка! Несносный, самонадеянный мальчишка!

— Ах, госпожа, — Тереза всплеснула руками. — Я забыла. Он вам тоже оставил письмо. Там, у зеркала. "Передай, — сказал, — госпоже, когда она проснется, это — взамен того, что я уношу с собой".

Клементина долго смотрела на поданное ей письмо. Боялась, что то, что написано в нем, разрушит очарование прошедшей ночи. Наконец, выдохнула, развернула. Прочла.

"Дорогая! Я не обещаю вернуться просто потому, что мне нечего предложить тебе, кроме своей нежности. Но я обещаю, что буду помнить тебя всегда.

Флобер".

Сбоку она увидела пририсованного маленького чертика с рожками и хвостиком с аккуратной кисточкой.

Одижо уехал, и Клементина, наконец, перестала чувствовать себя как на пороховой бочке. Она успокоилась, вздохнула с облегчением. Только временами ныло сердце, напоминая о сладостных минутах, украденных ею у судьбы.

Тело капитана Лагарне нашли через два дня. Нашли на другой стороне реки, так далеко от лагеря, что, к великому облегчению Клементины, никак не связали его гибель с обитателями замка Грасьен. Долго прочесывали лес в поисках Одижо и его сообщников. Не обнаружив никого, понурые вернулись к замку и принялись снимать лагерь.

В середине дня в дом с печальным видом явился драгун. Увидев Клементину, склонился, подмел перьями пол. Сообщил:

— Капитан погиб, сражаясь за короля и спокойствие в стране. Теперь мы возвращаемся в Перигор. Но мы уходим с чистой совестью. Подлый бунтовщик бежал, и вам ничто больше не грозит. Бедняга капитан! — вздохнул.

Потом встрепенулся, достал из-за пазухи сложенный вчетверо лист:

— Простите, графиня. Чуть не забыл… В своих поисках мы добрались до Лаленда и были чрезвычайно удивлены, встретив в одной из тамошних таверн господина Флобера. Он же очень обрадовался представившейся оказией. Сказал, что как раз раздумывал над тем, как сообщить вашей милости о том, что, как это ни прискорбно, но ему придется задержаться. Что-то личное, насколько я понимаю. "Вот, — сказал господин Флобер, — господин д'Эмре, я прошу вас, передайте графине де Грасьен это письмо. Вы ведь увидитесь с ней вскоре! Просите графиню за меня, чтобы не гневалась".

Заметив, что графиня побледнела, счел, что был недостаточно красноречив. Повторил:

— Не сердитесь, ваша милость. Убежден, что только особые, очень серьезные, обстоятельства могли заставить вашего слугу ослушаться ваших приказаний.

— Благодарю вас, господин д'Эмре, — взяла, наконец, послание из рук драгуна.

Отошла в сторону. Распечатала.

"Дорогая графиня, — прочла. — Счастлив узнать, что вам более ничто не угрожает. Уношу с собой вашу нежность, оставляя взамен нее свое сердце.

Мои обещания остаются в силе".

Маленький лукавый чертик был на своем месте.

"Бедные девичьи сердца! — подумала. — Как много, должно быть, уже успел разбить этот сумасбродный мальчишка — храбрый воин и нежный любовник. И как много еще разобьет!"

Она перечла письмо еще раз и бросила его в огонь камина.

Смотрела, как пламя пожирает листок — последнее свидетельство того, что с ней произошло.

Она еще не знала, что будет помнить об этом всю свою жизнь, хотя и не давала никому такого обещания.

Она узнала об этом спустя почти три месяца после прощания с Одижо, который исчез, благополучно миновав все ловушки, расставленные ему на дорогах королевскими солдатами.

Провинция постепенно успокаивалась. Жизнь входила в обычное русло. Лето, солнце… Казалось, вот сейчас наступит счастье.