Джулия Лонг - Опасные удовольствия

– Колин! – послышался визгливый женский голос. – Храни тебя Бог, парень!

Колин поравнялся с третьим охранником. Тот повернулся и бросил на него безразличный взгляд. В ямочке у него на щеке Колин заметил родинку.

Теперь он совсем не слышал толпы и не видел ее. Он слышал только цифры и то, как пульсирует у него в ушах кровь, нагнетаемая бешеным ритмом ударов сердца.

Штык четвертого стражника блеснул на солнце ярким огнем и на мгновение ослепил Колина. Он остановился и перевел дыхание. Потом шагнул в пятому стражнику, зацепился мыском, споткнулся и упал на одно колено.

Позади эшафота раздался гигантской силы взрыв.

Пронзительные крики толпы поглотил грохот второго взрыва, прогремевшего на этот раз где-то в толпе. Затем послышались взрывы, один за другим. После каждого взрыва поднимался огромный столб ядовитого серого дыма, клубясь и обволакивая собой Олд-Бейли, пока небо из голубого не стало серым.

В считанные секунды толпа пышно разодетых жителей Лондона превратилась в одно целое визжащее и колышущееся существо с тысячами рук и ног.

Колин закашлялся и попытался встать, но из-за связанных веревками рук не смог удержать равновесия и снова упал на одно колено. Он запрокинул голову, пытаясь сделать вдох. Сквозь дымовую завесу он мельком увидел солдата номер пять с разинутым ртом, который тщетно пытался услышать что-либо в этом хаосе.

Солдат пропал из виду, когда на голову Колина грубо натянули мешок.

Спустя мгновение он почувствовал на себе невидимые руки. Они были повсюду: резко подняли его, потом взяли под мышки и за ноги и потащили головой вниз с эшафота.

Те, кто взял Колина в плен, бросились в обезумевшую людскую толпу, пришедшую посмотреть казнь, и спасли от виселицы Колина Эверси.

– Сукин сын!

Айзая замер. Из всех вульгарностей, которые он мог произнести в обществе, кто бы догадался, что именно эта ждала своего часа в укромном уголке его мозга? Но когда речь шла о семье Эверси, он полагал, что этим все сказано.

Он слышал взрывы, видел дым и понял: сегодня казни не будет. Айзая медленно повернулся.

Рука Виолетты с иглой и ниткой замерла на полпути к вышивке. Рука сына зависла над ферзем на шахматной доске. Неужели он собирался выиграть? Или мошенничал?

Все они смотрели на него. «Это чем-то напоминает Помпеи», – подумал Айзая. Словно один эпитет обездвижил их на целую вечность.

Айзая перевел взгляд на Фанчетту, ожидая увидеть укоризненный румянец на щеках или беспокойно сжимающиеся и разжимающиеся пальцы на коленях. Так было всегда, когда она чувствовала неуверенность.

Но руки Фанчетты спокойно лежали на обтянутых серым шелком коленях. Интересно, сколько стоит это платье?

– Я думаю, казни сегодня не будет, – сухо сказал Айзая.

– Колин Эверси такой симпатичный, – подала голос Виолетта, – как можно его повесить?

– Виолетта! – возмутилась кузина. Взгляды всех, кто был в комнате, устремились к Виолетте, которой это очень нравилось.

Айзая подумал было, что это разрядило напряженную тишину в комнате, но нет, на некоторое время она снова воцарилась.

Поэтому когда Фанчетта дважды хлопнула в ладоши, в звенящей тишине этот звук показался сродни взрывам на улице.

Рядом с ней появился человек в дорогой ливрее, расшитой золотом. Это тоже являлось одной из причин, по которой Айзая лишил жену содержания.

– Принесите еще хереса для всех, Освальд. Не вижу причины, почему бы вам не выпить за семью и за то, что мы вместе. Но боюсь, вам придется сделать это без меня. У меня очередной приступ головной боли, и я пойду к себе в комнату на время.

Дети искренне обожали мать. Она поднялась и вышла из комнаты, шурша шелком и слыша шепот сочувствия.

Айзая нахмурился, глядя ей вслед, затем подошел к Майлзу и сел напротив.

Сквозь волокна мешка Колин мог только с трудом дышать и с трудом смотреть. Он видел лишь тени и цветные пятна – людей или здания, – пока те, кто его нес, пробирались сквозь толпу. Отовсюду слышался шум: визжали женщины, откуда-то доносилась ругань, гул голосов и топот ног.

Они миновали кучку людей, которые пьяными голосами пели:

Похоже, мы никогда не увидимСмерть Колина Эверси…

Эта проклятая песня жила своей жизнью.

Веревки врезались в запястья, руки онемели, но Колин держался изо всех сил, поскольку это было лучше, чем болтаться на виселице. Он пытался избавить разум от боли и неразберихи, но мысли путались. Что пользы от мыслей, если его в любой момент могли посадить на штык?

Но этого не случилось.

В дыму и беспорядке он вполне мог сойти за какого-нибудь парня, потерявшего сознание, которого выносят из этой свалки его товарищи. И этот мешок, укрывавший его с головы до плеч, был весьма кстати. Весь этот хаос был явно спланирован.

«Все ради меня».

Колин наконец осознал, что можно сделать, чтобы установить последовательность в сложившейся ситуации. Он насчитал сорок один шаг, прежде чем его резко подняли повыше, когда похитители завернули за угол, и семьдесят три шага, прежде чем они снова резко повернули.

Через сто восемь шагов они неожиданно остановились, и теперь Колин слышал только их шумное дыхание. Он закашлялся внутри пыльного мешка. Послышался щелчок, затем скрип открывающейся двери, и Колина куда-то затащили, как дорожный сундук, чтобы потом бросить в трюм корабля.

Когда дверь захлопнулась, Колин почувствовал себя так, словно на него натянули еще один мешок: жара и духота. Ему пришло на ум, что он больше не чувствует рук, плечи горят и под мышками болит.

В замке повернулся ключ, и Колина опять подняли и понесли по деревянной лестнице ногами вперед. Каждый шаг тяжелых ботинок, которые принадлежали, судя по глухому звуку и скрипу дерева, очень тяжеловесным людям, сотрясал тело Колина. Он закусил губу, чтобы не застонать от боли.

Он попытался вздохнуть, но мешковину засосало в ноздри. Колин попытался фыркнуть носом, чтобы избавиться от нее, и в этот момент его бесцеремонно повалили на стул, две огромные руки поддержали за плечи, когда он стал клониться вперед, и он остался один.

Он понял это, потому что слышал, как простучали вверх по лестнице тяжелые сапоги. Дверь захлопнулась, щелкнул замок, и наступила звенящая тишина.

В попытке хоть как-то упорядочить мысли Колин тряхнул головой. Не помогло. Колин вспомнил толпу, собравшуюся поглазеть на казнь.

Его казнь.

Каким-то чудом он остался жив. Жив! Душа его пела, и он попытался сделать глубокий вздох, наклонив голову вниз, чтобы грубые волокна мешка не попали в нос: Вдохнув, он почувствовал едва различимые запахи: горелой древесины и смолы, плесени и несвежего лампового масла. Лаванда. Какой-то кислый запах, как от пролитого вина. Лаванда?