Барбара Картленд - Звезды в волосах

Шли годы, Гизела пыталась протестовать против такого унизительного наказания, говоря, что она уже взрослая. Но маленькая и щуплая девушка была не в состоянии противостоять гораздо более сильной мачехе. Гизела знала также из своего печального опыта, что протесты и крики только больше злили леди Харриет, так что она принималась стегать свою падчерицу еще сильнее и яростнее. В такие минуты в глазах женщины появлялся зловещий огонек, а губы кривились в жестокой усмешке. Гизела никак не могла понять, отчего это происходит, и страшно пугалась такого неестественного и злобного проявления чувств.

Теперь, сидя за шитьем, Гизела смахивала слезы. Как глупо, что она обращает на мачеху внимание! Сколько раз она себе повторяла, что леди Харриет ничего в ее жизни не значит! Ну почему бы ей не думать вместо мачехи о своей матери? Такой доброй и такой красивой. А как счастливы они были, когда она была жива! Весь дом казался наполненным смехом, они ели только самое вкусное, а слуги работали охотно и весело. В то время они были нисколько не богаче, но средств им хватало. Деньги не уходили, как теперь, на немыслимые туалеты леди Харриет, на меха и шляпки, драгоценности, веера и безделушки. И все это для того, чтобы попытаться заманить в ловушку какого-нибудь недалекого зеленого офицерика из соседней казармы или очередного искателя приключений, которому только и нужно, что бесплатная еда и кров. Деньги, которые раньше расходовались на дом и сад, все теперь уходили на старания леди Харриет сохранить или создать красоту, которой она никогда не обладала. Но было бы удивительно, если бы кто-нибудь пожалел мужеподобную громогласную мегеру, которая умудрилась превратить жизнь своих домочадцев в сплошной ад.

— Ох, мама, мама, — всхлипнула Гизела. — Ну почему ты умерла?

Девушка очень хорошо помнила тот вечер. Всю неделю накануне ее мать чувствовала себя превосходно и была еще прекрасней, чем всегда. Красоту ей придавала вера в то, что наконец-то сбудется ее заветная мечта.

— Гизела, я собираюсь подарить тебе маленького братика, — сказала она, обняв десятилетнюю девочку.

— Ой, мама, а когда? — обрадовалась Гизела.

— Уже совсем скоро, дорогая. Они принялись возбужденно обсуждать радостную новость, потом в комнату вошел отец.

— Ты уже сказала ребенку, Стефани? — спросил он. Мать взглянула на него сияющими глазами.

— Она тоже очень счастлива, Джордж.

— Но ты не должна разочаровываться, если это окажется девочка, — сказал он, и Гизела сразу поняла по тому, как голос отца стал неожиданно хрипловатым, что он старается скрыть свои чувства, скрыть восторг, который он разделял вместе с ними.

— Это будет сын, — ответила его жена. — Сын для тебя, Джордж, ведь ты так хотел этого, а я очень переживала, что не могу подарить тебе его.

— Неужели ты думаешь, мне кто-нибудь нужен, кроме тебя?

Отец опустился на колени рядом со стулом матери и обнял ее. Они оба забыли, что на них смотрит их девчушка.

Поздним вечером, когда Гизела была уже в кроватке, она услышала крик. Утром она узнала, что ее мать, спускаясь по лестнице к обеду, оступилась и упала, пролетев вниз от первой ступеньки до последней. В ту же ночь преждевременно родился ребенок. Это был мальчик. И он, и его мать оба умерли прежде, чем солнце поднялось над холмами.

С того момента все переменилось. Сначала сквайр Мазгрейв словно умом тронулся, метался по дому, требовал новых и новых докторов, специалистов, любого, кто смог бы вернуть к жизни его жену. А затем, после похорон, он погрузился в полное отчаяние, из которого никто не мог его вытащить. В течение нескольких месяцев он находился в безнадежном состоянии, пока не наступил охотничий сезон и его не заставили выехать поохотиться на лисят, хотя бы ради своих лошадей. Так был спасен его разум.

Гизела так и не узнала, как и где он познакомился с леди Харриет. Когда Гизела была еще совсем ребенком, она стала подмечать, что леди Харриет стала все чаще и чаще к ним наведываться; она приходила без приглашения, по ее собственному выражению, «заглядывала на огонек», надеясь застать сквайра дома. Следовали затянувшиеся приемы в курительной комнате, где они болтали и смеялись без умолку, вечера, когда она приводила с собой нескольких друзей к обеду. Довольно часто леди Харриет принимала сквайра в своем доме.

И вот однажды наступил вечер, когда Гизела, сидя за фортепиано в гостиной, оторвала взгляд от клавиш и увидела их стоящими в дверях. Отец был пьян. Она сразу поняла это по глупому выражению его лица, по тому, как он качнулся, входя в комнату. Ничего необычного в этом не было, она спокойно отнеслась к такому состоянию отца. Но вот в леди Харриет произошла какая-то перемена. Гизела сразу почувствовала это, как только встала из-за фортепиано, застенчиво и немного неловко.

— Я… разучивала гаммы, — пояснила Гизела, как будто нужно было что-то объяснять.

— У нас с отцом есть для тебя новость, — сказала леди Харриет.

Гизела сразу догадалась, какая именно, — по голосу и по недоброму огоньку, мелькнувшему в глазах леди Харриет.

— Сегодня утром мы поженились.

Несколько слов ранили почти смертельно. Гизела не смогла произнести ни звука, а только стояла и молча смотрела на них.

— Ты не хочешь нас поздравить?

В голосе леди Харриет прозвучало удовлетворение и ядовитость одновременно, слова стегнули Гизелу, как кнут.

— Нет, нет! Это не правда! Этого не может быть! Девочка услышала свой голос — пронзительный и испуганный. Все это напоминало ночной кошмар — кошмар, от которого она должна проснуться в любую секунду. Но когда она кричала, когда беспомощно переводила взгляд с одного на другого, она знала, что это правда. Папа женился на леди Харриет. Кто-то другой занял место ее матери!

Глава 2

Гончие мчались во весь опор, и Гизела, чувствуя на щеках бодрящий утренний ветерок с легким морозцем, летела за ними, как на крыльях. Ее лошадь была отлично вышколена, и они неслись галопом по пересеченной местности, легко перепрыгивая через все препятствия. Затем, оставив лесной массив слева, они выехали в открытое поле. Впереди мелькала стая гончих, а алые куртки охотников ярким пятном выделялись на фоне голубого неба.

Захваченная преследованием, Гизела обо всем забыла, как всегда с ней бывало во время охоты. Сердце наездницы обуял дикий восторг, который рос с каждым препятствием, взятым ее лошадью. Вскоре очень многие охотники остались позади, но самые ловкие и отважные продолжали погоню. Только тогда Гизела увидела фигурку женщины, мчавшейся немного впереди. Сначала она заметила темную амазонку на сером коне, который перелетал, словно сам Пегас, через препятствия, становившиеся все выше и опаснее, так что все меньшее число охотников рисковало брать их.