Барбара Картленд - Маска любви

Поцеловав Катерину в щеку, он уселся за стол рядом с отцом.

— Это правда, папа, что ты созвал заседание Коллегии на это утро?

— Да, правда, — ответил дож, — и сенаторы крайне раздражены, что должны отказаться от увеселений карнавала, чтобы опять выслушивать герцога Мелфорда с его поучениями, которые я лично нахожу на редкость скучными.

— Поучениями? — воскликнул Франческо. — Да кто ему дал право вас поучать!

— Ну, возможно, я несколько преувеличил, — улыбнулся дож. — Пожалуй, он не столько поучает, сколько предупреждает, и я бы даже сказал, умоляет.

— О чем? — с любопытством спросил Франческо.

— По-видимому, британский премьер-министр, мистер Питт, получил секретную информацию, что Франция может объявить войну Австрии. Он боится, что, если это произойдет, наша независимость окажется под угрозой. Лично я считаю, что это предположение довольно нелепо!

— Конечно, нелепо, — согласился Франческо. — а что думает Синъория?

Он имел в виду Совет Десяти, Консилъо дей Дъечи, возможно, самый важный орган в правительстве.

— Они согласны со мной, что мистер Питт излишне встревожен положением во Франции. Там может произойти революция, но это еще не значит, что они начнут войну.

— Разумеется, нет! — воскликнул Франческо. — А кроме того, даже если такая катастрофа и случится, наша независимость может быть выгодна обеим сторонам.

— Именно этот довод я и привел герцогу, — сказал дож.

— Ты мог бы добавить, что у нас нет возможности ни с кем сражаться, — заметил Франческо.

Он встал из-за стола и беспокойно заходил по комнате.

— Это унизительно, папа. Когда-то мы были великой державой. Мы правили на море, и одно имя Венеции вызывало образ победы!

— Это было в пятнадцатом веке, — охладил его дож, — но в 1540 году мы потеряли четырнадцать наших островов в Греческом архипелаге. Тридцать один год спустя султан отнял у нас Кипр, а в 1645 — Кандию. Теперь у Республики не осталось ничего, кроме прибрежных областей Истрии и Далматии.

Он помолчал и с горечью добавил:

— Десять лет назад мой предшественник сказал Большому Совету: «У нас нет ни сухопутных сил, ни морских сил, ни союзников».

— Ладно, что толку жалеть о прошлом, — резко сказал Франческо. — Но одно совершенно ясно, и ты можешь сказать это герцогу. Мы не в состоянии воевать и не собираемся этого делать! А теперь давай поговорим о более приятных вещах.

Франческо снова сел за стол, и дож показал Катерине, которая слушала их стоя, чтобы она тоже села.

Девушка неслышно опустилась на высокий бархатный стул рядом с дедом.

Она уже позавтракала у себя в спальне и решила, что ее дядя тоже успел позавтракать, потому что сейчас он взял только большой персик с золотого блюда в центре стола.

— А знаешь, — усмехнулся Франческо, очищая персик золотым ножом, украшенным драгоценными камнями, — что-то я сомневаюсь, будет ли благородный герцог так убедителен в своей речи нынче утром.

— Почему нет? — спросил дож.

— Потому что он провел эту ночь с Дзанеттой Тамьяццо.

— У него хороший вкус, — заметил дож. — Она очень красивая женщина.

— Похоже, они старые друзья, — сообщил Франческо. — Я был там, когда он прибыл, и Дзанетта прогнала меня и несколько других аристократов, как будто мы лакеи, которые ей больше не нужны!

В его голосе звучало негодование, и Катерина поняла, что Франческо задет оказанным герцогу предпочтением.

Девушка слушала внимательно, догадываясь, что её дед и дядя говорят так откровенно при ней, потому что не воспринимают ее всерьез.

— В том, что касается женщин, герцог явно Казанова, — продолжал Франческо. — Кажется, я уже говорил тебе, папа, что он привез с собой на яхте любовницу. Ее зовут Одетта, и австрийский посол не отходил от нее весь вечер.

— Где ты их видел?

— На приеме в каза Доффино[3]. Там было очень забавно. Женщины собрались весьма выдающиеся.

По дожа, как будто, мало интересовали сплетни сына, и Франческо, не доев персик, встал.

— У меня встреча, отец, так что оставляю тебя с Катериной. Жаль, что она так мало может участвовать в карнавале. Но на следующий год она будет замужем, и все будет совсем иначе.

— Как раз об этом я и хотел с ней поговорить, — сказал дож.

— Тогда я ухожу, — Франческо улыбнулся и не спеша вышел из салона.

Катерина вопросительно посмотрела на деда.

— У меня для тебя хорошие новости, дитя мое, — объявил тот, — очень хорошие новости.

— Какие, дедушка? — беспокойно спросила Катерина.

— Я устроил твой брак. Катерина сжала руки на коленях.

Этот нервный, судорожный жест означал, что она полностью владеет собой и думает, прежде чем сказать.

— С… кем? — выговорила она после минутного молчания.

— С маркизом Соранцо.

— С тем… стариком… который обедал у нас… три дня назад? — не веря своим ушам воскликнула девушка.

— Думаю, я должен разъяснить тебе, Катерина, — медленно сказал дож, — что мне было непросто найти тебе мужа.

— Я… понимаю, — тихо вымолвила его внучка.

— Когда твой отец оставил нашу семью, чтобы жениться на твоей матери, и он сам, и все его будущие потомки потеряли право на принадлежность к аристократии.

— Папа объяснил мне это много лет назад, — сказала девушка. — В Англии, конечно, все по-другому.

— Совсем по-другому, — резко согласился дож. — Английскому пэру нисколько не хуже от того, что он отдаст свою руку крестьянке, но в Самой Безмятежной Республике патриций, вступивший в неравный брак, лишает не только своих детей благородного звания, но и самого себя кресла в Большом Совете — Мадджор Консилъо. — Я знаю это, — повторила Катерина.

— Но и твой отец, и твоя мать умерли, — продолжил дож. — Ты моя внучка, и ты приехала в Венецию в то время, когда я занимаю высшую должность в государстве.

Он остановился, словно ожидая, что Катерина скажет что-нибудь, но так как девушка молчала, опустив глаза, дож продолжил:

— Тем не менее, было очень трудно найти кого-нибудь для тебя. Молодые аристократы, чьи имена значатся в «Золотой Книге», хорошо осознают свое знатное положение. Они выбирают себе жену, когда та еще учится в монастырской школе, жену патрицианку, как они сами, и которая принесет большое приданое.

Молчание.

Катерина знала, что ее дед говорит правду. «Золотая Книга», содержащая имена всех аристократических семей, тщательно пересматривалась каждый год.

В Венеции насчитывалось меньше четырех сотен благородных семей, и во всех этих семьях — всего около двадцати пяти сотен мужчин. Для брака аристократа требовалось разрешение Большого Совета, а он редко одобрял союз с женщиной более низкого социального положения.