Ханна Хауэлл - Горец-варвар

«Значит, вскоре я стану женой лжеца», – подумала Сесилия и тяжело вздохнула. А может быть, такое поспешное суждение об этом человеке слишком несправедливо? Может, сэр Фергус просто не сумел бы выпутаться из той щекотливой ситуации по-другому? В конце концов, кто осмелится спорить с самим королем? Сесилия не могла взять в толк, почему ломает голову, пытаясь оправдать своего жениха.

«Потому что я обязана это сделать», – думала она. Да, действительно… Ведь замужество – последняя ее надежда угодить опекунам и заслужить наконец-то их похвалу. Разумеется, ей придется покинуть этот дом и поселиться у своего мужа, но кузены, возможно, будут вспоминать ее добрым словом. Да, тогда для нее, может быть, найдется место в их сердцах, и она станет желанной гостьей в их доме. Конечно, сэр Фергус – совсем не тот мужчина, которого Сесилия выбрала бы отцом своих будущих детей, но мало кому из женщин приходится выбирать суженого самой. Разумеется, девушка чувствовала: выбор кузенов не очень-то удачный, но она надеялась утешиться тем, что ей наконец-то удастся хоть чем-то угодить родичам.

– Глядя на тебя, не скажешь, что ты счастлива, милая, – вздыхая, говорила Старая Мэг, когда украшала густые волосы Сесилии голубыми лентами – под цвет ее наряда.

– Я буду счастлива, – пробормотала девушка.

– Что ты этим хочешь сказать? Что значит «буду»?

– Это значит, что я намерена смириться со своим браком. Да, мне придется сделать над собой усилие, ну и что? Мне почти двадцать два года. Пора выходить замуж и производить на свет детей. Я только надеюсь, что они не унаследуют его подбородок, – добавила она и поморщилась, когда Старая Мэг рассмеялась. – Зря я так сказала. Это дурно.

– Может быть, и дурно. Однако против правды ничего не скажешь. У этого мужчины совсем нет подбородка.

– Да, согласна. В жизни не видела никого с таким безвольным подбородком. – Сесилия покачала головой.

Старая Мэг сделала ей строгий выговор:

– Если тебе не хочется выходить замуж за этого болвана, зачем же ты согласилась?

– Потому что этого хотят от меня Анабелла и Эдмунд.

Старая Мэг сделала шаг назад и, подбоченившись, хмуро взглянула на девушку. Сесилия поднялась и подошла к зеркалу. Это зеркало было одним из наиболее дорогих предметов обстановки в ее маленькой спальне, и она, если становилась чуть слева от него, прекрасно видела свое отражение, несмотря на большую трещину на зеркале. И все же девушка чувствовала обиду: ей всегда доставались вещи, которые надоедали Анабелле и ее дочерям или были испорчены. Но Сесилия строго-настрого запретила себе обижаться по-настоящему – ведь Анабелла могла просто выбросить треснувшее зеркало, как она чаще всего и поступала с вещами, принадлежавшими раньше матери Сесилии.

Она нахмурилась, вспомнив о том, что ей придется что-то придумать, чтобы украдкой вынести из тайника несколько вещиц. Девушка бросила взгляд на Старую Мэг – та по-прежнему смотрела на нее с неодобрением. Мэг всегда удивлялась, как посмела Анабелла выбросить так много вещей, принадлежавших Мойре Доналдсон. «Может быть, открыть ей секрет? – подумала Сесилия. – Может, сказать, что не все вещицы пропали?» Сначала, когда она тайком выносила из дома вещи своей матери и припрятывала их, ее действия были вызваны скорбью по матери. Но с течением времени это стало для нее своего рода ритуалом и своеобразной формой протеста, как она с грустью вынуждена была признать.

«То же самое можно сказать о другом большом секрете», – размышляла Сесилия, поглядывая на небольшой резной сундучок с ленточками и скудным набором украшений. Анабелла быстро наложила руку на все драгоценности, которыми раньше владела Мойра. Но в сундучке, под ленточками и безделушками, было припрятано несколько драгоценностей, с которыми Сесилия не пожелала расстаться – эти вещицы отец подарил ей после смерти ее матери. Все остальное он собирался отдать ей, когда она подрастет, но девушка только однажды сказала об этом своим опекунам. И гнев Анабеллы ошеломил ее. Каждый раз, когда Сесилия видела на Анабелле или на ее дочерях драгоценности, которые когда-то носила Мойра Доналдсон, она снова и снова убеждалась в том, что поступила правильно, утаив несколько дорогих ее сердцу украшений.

Впрочем, Сесилия утешалась мыслью, что Анабелла заслужила это право, так как взяла на себя заботу о ней, о бедной сироте. Девушка старалась не давать воли возмущению, которое временами закипало в ней, и которое она так и не смогла до конца побороть.

Снова взглянув на Старую Мэг, Сесилия увидела в ее глазах беспокойство – и одновременно все то же раздражение. Бросив взгляд на свое отражение в зеркале, Сесилия убедилась, что выглядит вполне опрятно. С благодарностью улыбнувшись старой служанке, она погладила ее по седеющим волосам.

– Спасибо тебе, Мэг. Очень красиво…

Пожилая женщина презрительно фыркнула и скрестила на груди руки.

– Ты же едва взглянула на себя, моя милая. И ты мрачнее тучи. Скажи, о чем ты сейчас думаешь?

– Ах, ну… об одном секрете, который я очень долго хранила. – Наклонившись к самому уху Старой Мэг, девушка шепотом добавила: – Ты знаешь, где мой заветный тайник?

– Да, – кивнула Мэг. – В главной башне замка. Там есть одна крохотная комнатенка. Я никому о ней не говорила, хотя должна была это сделать. Но я не знаю, что именно ты там спрятала.

– Вот что, Мэгги… Слушай меня внимательно, потому что мне может понадобиться твоя помощь. Я спрятала там кое-что. Спрятала некоторые вещи, которые выбросила Анабелла, и которые любили мама и папа. И даже Колин любил. – Старая Мэг обняла девушку, и та тихо рассмеялась.

– Дорогая, ты хочешь забрать их с собой, когда выйдешь замуж?

– Да, хочу. – Сесилия показала на крошечный сундучок, в котором были спрятаны остальные ее сокровища. – И этот сундучок – тоже.

Старая Мэг вздохнула:

– Тебе его подарил твой папа. Помню, ты очень обрадовалась подарку. Там есть потайное отделение, где ты любила хранить свои самые любимые вещицы. Что ты там прячешь теперь?

– После смерти мамы папа подарил мне несколько ее украшений. Я должна была получить остальное, когда вырасту, но Анабелла все забрала себе. Сказала, что все мамины драгоценности и другие изящные вещи принадлежат ей. Поэтому то, что давал мне папа, я хранила в секрете от Анабеллы. Я знаю, это дурно, но…

– Нет ничего дурного, если ребенок хранит то, что напоминает о покойных родителях.

– То же самое я говорю себе всякий раз, когда меня начинает мучить совесть.

– Тебе нечего стыдиться, и совесть тебя не должна мучить. Ты не сделала ничего плохого.

Сесилия осторожно приложила палец к губам Старой Мэг, призывая ее хранить молчание. Она понимала, что ее слова можно истолковать как жалобу на опекунов.