Анна Грейси - Отважная бродяжка

Кейт возвращалась из курятника, как вдруг услышала за спиной стук копыт по мощеному двору. Она круто развернулась и чуть было не выронила корзинку, полную яиц, когда чалый, сдерживаемый крепкой, умелой рукой, с цокотом остановился перед самым ее носом. Джек ликующе ухмыльнулся ей с высоты и, соскользнув с огромного коня, лихорадочно вцепился в нее.

— Вы видели, Кейт?! Я снова могу скакать! И все благодаря вам!

Он без предупреждения обхватил ее и стал кружить и кружить, радостно смеясь. Кейт тоже рассмеялась, ей безумно хотелось поставить корзинку на землю, чтобы обнять его в ответ. Наконец кружение замедлилось, и Джек, продолжая удерживать Кейт выше себя, посмотрел ей в глаза.

— Ну как, Кейт? Объявим мир? Сегодня я слишком доволен жизнью, чтобы продолжать наше вооруженное перемирие.

Преисполненная чувств, Кейт не смогла вымолвить ни слова, лишь смахнула слезы.

— Что я вижу? — воскликнул Джек. — Слезы?

Улыбка сползла с его лица, и он, не разжимая объятий, позволил девушке медленно соскользнуть вниз на землю.

— О, нет, — пробормотала она, опуская корзинку и нащупывая платок. — Я… я часто плачу от счастья. Эт… это крайне нелепо.

— Действительно, нелепо, — улыбаясь, мягко заметил он, — но зато в этом — вся Кейт, правда?

Она подняла на него глаза, пораженная теплотой его голоса.

— Банальность не в ее духе, — проворчал Джек. — Позвольте-ка. — Забрав платок из ее податливого кулачка, он одной рукой вытирал ей глаза и щеки, а другой — придерживал за затылок.

Кейт поймала себя на том, что не может и шелохнуться. Она была потрясена ощущением его мощного тела, прижимавшегося к ней, его теплого дыхания на своих щеках, его мягкого, глубокого голоса, шептавшего у ее уха. Она знала, что должна отстраниться. Так твердил внутренний голос, но она словно остолбенела. В конце концов Джек закончил вытирать ей щеки, и они так и стояли, молча и завороженно. Кейт поняла, что не может взглянуть на него. Она почему-то затаила дыхание и уставилась на пуговицы его рубашки, всем своим существом впитывая жар и силу его объятий. Наконец он пальцем легонько приподнял ей подбородок, и их взгляды встретились.

— Благодарю вас, Кейт, — ласково произнес Джек и устремился к ее губам, его нежность не оставила камня на камне от решительности, с которой она собиралась его оттолкнуть.

Поначалу его губы были осторожны и мягки, потом, когда под его нажимом она приоткрыла рот, Джек издал гортанный стон, и поцелуй стал более глубоким. Кейт полностью отдалась восхитительному, волнующему ощущению его языка, который искал, ласкал и сплетался с ее языком. Она сильнее прижалась к Джеку и запустила пальцы в его густую темную шевелюру, с безрассудным наслаждением впиваясь ему в волосы. Застонав, он приподнял голову и посмотрел Кейт в лицо, встречая ее ошеломленный от удовольствия взгляд, его же глаза почти почернели от страсти.

— О, боже, — пробормотал он и снова прильнул к ее губам крепким, долгим и страстным поцелуем, от которого она вся затрепетала.

Внезапно Кейт поняла, что ее резко отпустили. Потрясенная, она не сразу расслышала голоса и громкие шаги по каменному настилу. Из-за угла дома появились Милли с Флоренс, и Джек взял чалого за поводья. Кейт по-прежнему стояла там, где он ее оставил, пытаясь собраться с мыслями после стремительной атаки на ее чувства.

— Доброе утро, мисс Кейт, мистер Карстерз, — хором пропели девушки. — Батюшка говорит, скоро снова жутко повалит снег.

Джек непринужденно болтал с ними, и Кейт подивилась его великолепному самообладанию. Вероятно, он не испытал такого же взрыва эмоций, как она, заключила Кейт. Не мог испытать, раз умудрялся вот так легко, вскользь, как ни в чем не бывало вести разговор. Страсть, видимо, не одинаково действует на мужчину и женщину. Но с ее стороны это была не просто страсть — была еще и любовь. Может, разница в этом. Она заставила себя поздороваться с девушками и на подгибающихся ногах побрела на кухню, где плюхнулась на ближайший стул и стала приводить мысли в порядок.

Кейт отчаянно старалась изгнать Джека Карстерза из своего сердца, но, кажется, он врос в него на веки вечные. Ничего, похоже, не помогало. Она хотела заставить себя относиться к нему равнодушно, пыталась неделя за неделей. Но лишь стоило поверить, что это ей наконец удалось, как Джек смотрел на нее грешными сверкающими синими глазами, и вся ее решимость таяла. Или говорил что-нибудь низким, глубоким голосом, который неизменно пронимал ее до глубины души. Или мимоходом небрежно касался ее: легонько притрагивался к плечу, задевал бедром ее юбки — любое, самое невинное касание находило в ней чувственный отзыв.

И вот теперь этот поцелуй…

Восторг Джека от того, что он мог скакать верхом, делал его совершенно неотразимым. В такие минуты она была готова отбросить всякую осторожность и пристойность, забыть обо всем на свете и отдаться ему, пока он ее хочет. И такие минуты случались все чаще и чаще.

Единственным выходом Кейт видела его предложение, которое она категорически отвергла, — убраться с глаз долой, — и на которое никак не могла заставить себя решиться. В любом случае через несколько месяцев ей придется уехать, поэтому она будет рядом с ним, пока может…

К тому времени, как в комнату, неся свежее молоко с фермы, вошли девушки, Кейт уже взяла себя в руки. Ей удалось за все утро больше не столкнуться нос к носу с Джеком. Они виделись разве что издалека. Целый день Кейт находила различные предлоги, чтобы избегать его.

Но вечером Джека прямо-таки распирало от эмоций, поэтому обедать в одиночестве он не мог и настоял на том, чтобы вечернюю трапезу превратили в праздник; он то и дело подливал всем вина, даже Милли с Флоренс, и нес такую несусветную чушь, что довел всех до коликов. Кейт, прежде совершенно не знавшая его с этой стороны, была очарована. Карлос тоже оказался на высоте, его темное лицо озаряла широкая улыбка, когда он подстрекал Джека на все более и более глупые подшучивания над девушками и Мартой, от которых комната наполнялась безудержным хихиканьем.

Как оказалось, все это время Карлос подогревал масло и готовил мази для Джека, продолжая лечение в тайне от Кейт. Истории о том, каким чудом удавалось избежать разоблачения, как Кейт едва не ловила их, вызывали восторженные восклицания и дружный истерический хохот — Джек выступал сначала в роли Карлоса, потом Кейт, затем Марты, а напоследок надутого деревенского аптекаря.

«В подобном настроении он совершенно неотразим», — подумала Кейт, вытирая слезы смеха. Она вдруг поняла, что таким он, видимо, был до войны.