Маргарет Джордж - Дневники Клеопатры. Восхождение царицы

— Мне этого не вынести, — прошептала я.

Тут два легионера ввели зареванного Птолемея, держа его за худенькие плечи.

— Ага! Вот и сам жених! — сказал Цезарь. — Вытри-ка слезы. Не годится плакать в день своей свадьбы.

Слезы Птолемея мигом высохли от удивления.

— Ч-что? — переспросил он, шмыгая носом.

— Как душеприказчик покойного царя, я обязан проследить за исполнением его завещания. Ты женишься на своей сестре Клеопатре, после чего вы будете править совместно, согласно освященной веками традиции.

Я не верила ушам — он говорил такое после всего, что случилось между нами! Как я могла довериться ему? Неужели я придумала себе Цезаря, а на самом деле он столь же коварен и жесток, как и его соотечественники? Это был удар.

— А потом совместными усилиями вы соберете и отдадите мне деньги. Возможно, вы помните, что я выкупил долг покойного царя Римской республике, — добавил он обыденным тоном.

Вот, значит, каков он. Им движет алчность.

— Нельзя быть одновременно и судьей, и кредитором, — заметила я. — Выбери, что ты предпочтешь: роль арбитра или сбор денег.

— Кому-то, может быть, и нельзя, а мне можно, — ответил Цезарь, невозмутимо глядя на меня. — Я предпочту и то и другое. Так что рекомендую начать свадебные приготовления, а потом мы устроим праздник примирения. — Он махнул рукой Потину. — Займись этим. Это будет грандиозное торжество, которое состоится в… что там за зал с золотыми стропилами и порфирными колоннами? Надо пригласить никак не менее двух сотен гостей. Там должны быть представлены все чудеса Александрии. Танцовщицы. Удивительные фокусы. Золотые блюда. Розовые лепестки на полу. Впрочем, ты в этом разбираешься лучше меня. Главное, пусть народ видит, что мы обнимаемся и любим друг друга.

Потин и мой брат застыли, словно их мумифицировали и обвили пеленами, как Осириса.

— Ну? — нетерпеливо промолвил Цезарь. — Я же сказал, что надо делать.

Мумии склонили головы и удалились.

Я развернулась к Цезарю.

— Как ты мог? Я думала, мы союзники!

Мне хватило ума не закричать: «Ты называл себя моим мужем!»

Неужели он забыл об этом?

Но я знала, что Цезарь ничего не забывает.

Все во мне кипело от негодования. Какое коварство, какое низкое предательство! Я отдала ему себя, стала игрушкой его мимолетного желания — и только ради того, чтобы снова сделаться пленницей?

Однако как бы ни бурлил во мне гнев, я не позволяла ему взять верх. В моем сознании оскорбленные чувства вели спор с рассудком.

Я прибыла из Ашкелона, рискуя жизнью, чтобы получить аудиенцию у Цезаря. И мне это удалось. У меня состоялась приватная беседа с ним, и он согласился восстановить меня на троне вопреки брату и его советникам. Они казались мне опасными врагами, но в присутствии Цезаря они повели себя, как нашкодившие мальчишки. Им ясно дали понять, что сами по себе они ничего не значат. Выходит, я получила то, за чем пришла, — признание и политическую поддержку. Рассчитывать и надеяться на большее из-за одной ночи с моей стороны просто глупо.

Цезарь стоял, опершись на спинку кресла и склонив голову, так что я видела его лысеющую макушку. При свете дня Амон уже не был богом. И я не богиня — обычная женщина, которой нужен мужчина. Так повелось испокон веку, хотя для меня это было ново.

— Так оно и есть, — сказал Цезарь.

Мне потребовалась секунда, чтобы понять его ответ — и на мой молчаливый крик, и на произнесенные вслух слова.

— Тогда сделай меня единственной царицей! — воскликнула я. — С какой стати должна я его терпеть?

— Это ненадолго, — заверил он. — Но на данный момент необходимо. Должно сработать.

— Почему? — воскликнула я.

Он смерил меня долгим внимательным взглядом.

— Клеопатра. Как мне нравится звучание твоего имени!.. Ты прекрасно знаешь почему. И ты знаешь, что нам, властителям, порой приходится следовать букве закона. Хотя бы для того, чтобы потом отбросить его суть.

— Значит, публичное примирение неизбежно? — Я понимала, что говорю, как обиженный Птолемей, но ничего не могла с собой поделать.

— Да, — лаконично ответил он. — Вы с Птолемеем будете объявлены соправителями, противостоящие армии можно распустить, Потина освободить от… — Он остановился, будто только что припомнил незначительную мелочь. — Говорил я тебе, что отправил в изгнание Феодота? Такова моя награда.

Отправил в изгнание… влиятельнейшего вельможу… прогнал в мгновенье ока… Да, прихлопнуть человека для него проще, чем мне — убить муху, причем на его сандалии даже пятнышка не останется. Один щелчок, и человек исчез навеки, словно его и не было.

Я радостно рассмеялась.

— Ну наконец-то, моя Клеопатра, — промолвил Цезарь, быстро подошел ко мне и заключил в объятия. — И уж конечно, никакой Птолемей не будет твоим настоящим мужем. Им буду я. Как и обещал.

Он наклонился, поцеловал меня и заговорил так тихо, что мне едва удавалось разобрать слова.

— Мы с тобой родственные души, ты и я. Я знаю это. Я чувствую. Наконец-то нашлась женщина мне под стать, так что едва ли я захочу с тобой расстаться. Мы как две половинки граната — каждая идеально подходит к другой.

Я прильнула к нему. Я поверила ему, потому что хотела верить и считала, что поняла истинное значение его слов.

Пир приготовили на славу. Потин выполнил приказ Цезаря и устроил празднество для всех видных людей: сановников двора, главных писцов и библиотекарей, государственного казначея, жрецов Сераписа и Исиды, командующего македонской гвардией, послов, а также самых прославленных придворных лекарей, поэтов, риторов, философов и ученых. Над залом сверкали позолоченные стропила, а пол устилали лепестки роз, доставленных морем из Кирены — там растут лучшие розы, издающие самый нежный и тонкий аромат.

Стиснув зубы, я вытерпела брачную церемонию, прошедшую в верхних дворцовых покоях, продуваемых ветром с моря. Мы с Птолемеем принесли все положенные официальные обеты (я бормотала слова невнятно, надеясь, что это лишит их святости и силы) в присутствии Цезаря, Потина, Арсинои и младшего Птолемея. Как только обряд был совершен, я удалилась, чтобы переодеться к пиру.

Теперь Цезарь не может упрекнуть меня в том, что я не исполнила свою роль, думала я. Самое неприятное дело сделано.

В моих покоях меня встретила преданная Хармиона. Я не сознавала, как соскучилась по ней, пока не увидела знакомое лицо и не услышала, как она мурлычет себе под нос, складывая шелковые мантии и туники в мой гардероб.

— Ваше величество! — воскликнула она, не в силах одновременно задать тысячу вопросов, что были написаны на ее лице.