Вирджиния Спайс - Любовь не предает

Катрин возмущенно ахнула, шокированная такой бесцеремонностью. Ободряюще улыбнувшись, Жозефина взяла ее под руку и, ненавязчиво болтая о разных пустяках, незаметно увела в соседнюю комнату. Когда они скрылись от любопытных глаз, госпожа Бонапарт сразу сделалась серьезной. Только сейчас Катрин поняла, каких чудовищных усилий требовали эти веселые светские приемы, устраиваемые для прикрытия назревающего заговора.

– Я рассказала Бонапарту о том поручении, которое просил вас выполнить герцог де Сен-Реми, – прошептала Жозефина. – Он сразу заинтересовался и захотел вас увидеть. Но ему нужно было подождать несколько дней… до сегодняшнего обеда. Сегодня он, в первый раз после возвращения в Париж, говорил наедине с Баррасом. – Жозефина устало вздохнула. – Теперь все окончательно решено: Барраса необходимо обезвредить. Интересы его и Бонапарта совершенно не совпадают.

– Так, значит, все слухи о готовящемся перевороте – абсолютная правда? – не удержалась Катрин.

Жозефина поспешно приложила палец к губам.

– Ни слова больше, дорогая моя. Сейчас мы будем ужинать, а потом я провожу вас к Бонапарту. Он наверху, в своем кабинете, но об этом никто из гостей не должен знать. Вернемся же, пока наше отсутствие не бросилось в глаза.

Прошло не меньше двух часов, прежде чем Жозефина подала Катрин знак следовать за ней. Поднявшись по лестнице с коваными перилами, они прошли в самый конец длинного коридора. Госпожа Бонапарт заглянула в кабинет мужа прежде своей спутницы, и лишь спустя пару минут пригласила ее войти. Представив Катрин генералу, Жозефина тут же, к немалой растерянности девушки, оставила их наедине. Оправившись от смущения, Катрин с интересом разглядывала человека, о котором слышала столько всего противоречивого. И в глазах роялистов, приятелей ее отца, и в глазах англичан этот удачливый полководец выглядел настоящим исчадием ада. Его имя произносили с пренебрежением и плохо скрытым испугом, а военные успехи приписывали исключительно покровительству изменчивой фортуны. И лишь немногие, как герцог де Сен-Реми и его сторонники, пытались быть объективными. Но сейчас Катрин видела перед собой прежде всего плотно сложенного, невысокого мужчину с обеспокоенным, но целеустремленным взглядом. Его темные проницательные глаза излучали такой мощный поток обаяния, что противостоять ему казалось совершенно невозможно.

Бонапарт первым прервал молчание.

– Как мне обращаться к вам, леди Стенфилд? – спросил он, приблизившись, чтобы получше рассмотреть свою собеседницу. Он одобрительно улыбнулся, и в его взгляде Катрин не без удовольствия уловила откровенный мужской интерес.

– Называйте меня мадемуазель Ля-Феррон, – с ответной улыбкой произнесла она. – Здесь меня все так называют, и, я думаю, не следует менять сложившееся положение вещей.

– Хорошо, – согласился генерал. – Правда, у нас принято говорить гражданка, а не мадемуазель, но эта варварская традиция, так возмущающая наших дам, скоро изменится. Итак, мадемуазель Ля-Феррон, вы прибыли во Францию по поручению мятежного эмигранта герцога Сен-Реми. Кроме тех писем, что вы привезли с собой, вы должны передать мне что-то еще?

– Да. – Катрин ощутила невольное волнение. – В эмигрантских кругах Англии произошел раскол. Некоторые французские роялисты положительно относятся к тем переменам, что готовятся во Франции. И, в частности, к вашей личности, генерал.

Бонапарт описал вокруг нее полукруг, приблизившись почти вплотную.

– Вот как? Стало быть, ветер понемногу меняется? Ну а как отреагировали на подобные перспективы остальные лидеры эмигрантов? Наверняка дело приняло скандальный оборот. А впрочем, что о них говорить… Главное – Сен-Реми и те, кто с ним связан! Вот от кого я меньше всего мог ожидать попытки установить контакт. Сен-Реми всегда был самым ярым противником нового французского режима и заклятым врагом Директории.

– Он и сейчас остается непримиримым врагом Директории, и останется им, если вы не измените ситуацию в стране. Но с вами он связывает большие надежды… Надежды на то, что интересы нового режима и роялистов можно будет как-то объединить.

– Значит ли это, что некоторые эмигранты желают возвращения во Францию? Отказываются от продолжения борьбы?

– Да, генерал, это и в самом деле так. Но они никогда не вернутся сюда при том режиме, который установила Директория во главе с Баррасом и который постоянно угрожает Франции новым террором. Но если вы возьмете власть в свои руки…

– Ну и дела творятся в наши времена! – Бонапарт звонко расхохотался, с притворным испугом схватившись за волосы. – Заговор моих сторонников еще только в самом начале, а о нем уже вовсю говорят по ту сторону Ла-Манша. Поистине, в Париже нельзя сделать ничего тайного, чтобы оно тут же не стало явным. Несомненно одно: следует поторопиться с решительными действиями, иначе нас всех посадят в тюрьму прежде, чем мы успеем собрать силы для выступления.

С видом заговорщика подмигнув Катрин, он на мгновение положил руку ей на плечо, а затем снова отошел к письменному столу, на котором были беспорядочно разбросаны бумаги.

– Что ж, мадемуазель Ля-Феррон… Передайте агентам герцога Сен-Реми, что я принимаю предложение о сотрудничестве. И как только Директория будет разогнана, я жду его с тайным визитом… в Люксембургском дворце, куда собираюсь переселиться в самое ближайшее время. А теперь, будьте добры, дайте мне те самые письма, где наш друг, Поль Баррас, так неосторожно скомпрометировал себя. Клянусь, я просто сгораю от нетерпения заглянуть в тайники его алчной, поганой душонки!

Катрин исполнила просьбу Бонапарта и, раскланявшись, направилась к двери. Внезапно он остановил ее, преградив дорогу. В его глазах появился опасный блеск, и Катрин пришлось вспомнить доброту мадам Жозефины, чтобы не поддаться обаянию этого сильного и властного человека.

– Что это за платье на вас, сударыня? – с милой бесцеремонностью спросил генерал. Испуганно ахнув, Катрин застыла на месте с открытым ртом. – Если не ошибаюсь, оно принадлежит Луизе Берсель? Что ж, она правильно сделала, заставив вас надеть его. Сочные цвета нам очень к лицу. Обязательно одевайтесь только в яркое на все вечера, которые я вскоре буду давать в Люксембургском дворце!

– Значит ли это, сударь, что вы разрешаете мне остаться во Франции, если я не захочу ее покинуть? – справившись с волнением, спросила Катрин.

– Я не только разрешаю, я настаиваю, чтобы вы подольше погостили здесь, перед тем как вернуться к унылым английским туманам, – самым серьезным тоном заверил он девушку. – И, может быть, когда вы убедитесь, что не все здесь так плохо, вы и вовсе не захотите отсюда уезжать, – добавил Бонапарт с внезапной грустью, тронувшей Катрин до глубины души.