Виктория Холт - В Ночь Седьмой Луны

– Это могилы фамилии, – сказал мне Франц. – После панихид и похоронных церемоний их привозят сюда к месту последнего упокоения. Я ухаживаю за кустами и слежу за могилами. Члены фамилии временами наведываются сюда, молодые – пореже. Молодые не думают о смерти. Хотя эти мальчики приходят сюда часто. Здесь лежат их матери, хотя не на герцогских аллеях. На острове две площадки для захоронений: одна для герцогов и законнорожденных членов их семей и почетных граждан, как они их называют. Мальчики приходят сюда потому, что им нравится быть причисленными к фамилии. Вот могила Людвига. Это брат герцога Карла и предатель. Его убили друзья герцога, и вовремя. Если б его не убили, он убил бы герцога.

– Я кое-что слышала о Людвиге.

– Его не так просто забыть. А потом у него есть сын, граф Фредерик, его наследник. Ждите неприятностей...

– Почему же возможны неприятности между герцогом и графом Фредериком?

– В семьях, в особенности, в старых немецких семьях, часто возникают осложнения. В стародавние времена, когда поместья были так бедны, братья бросали жребий на право владения. Дележ поместья принес бы братьям очень мало, особенно в семьях с большим числом сыновей, а так часто бывало. Поэтому оставался жребий, и победитель получат все. Это вызывало вражду и распри на долгие годы. Те, кто остались без наследства, считают, что их нынешнее положение – результат злого рока их предков в прошлом. Многие хотят взять реванш и идут на предательство, если удача им изменяет. Людвиг был таким. Он захотел сместить Карла и сам править Рохенштейном.

– И отец мальчиков – его сын?

– Да, графу Фредерику надо быть осторожным. Ему придется отвечать перед принцем. Но Фредерик – не дурак. Он будет ждать своего времени.

– Здесь лежат мертвые, – сказала я. – Если они страдали при жизни, здесь они получили должное уважение. Могилы ухожены великолепно.

– Я горжусь их состоянием, – сказал Франц, и его лицо осветилось улыбкой. – Готов поклясться, что нигде в Европе нет более прекрасного кладбища.

Я шла вдоль могил и читала надписи на надгробиях. Здесь лежали герцоги Рохенштейнские и Дорренигские, графы Локенбургские.

– Их фамильные титулы, – пробормотал Франц. Как и всегда, когда я читала этот титул, я вспоминала; о церемонии в охотничьем домике, когда Максимилиан надел мне кольцо на палец... кольцо, исчезнувшее с моилш сновидениями... и ставшую нематериальной запись о бракосочетании, в которой я объявлялась его женой...

Я услышала, как мальчики зовут меня, и старый Франц повел меня к ним. Я прошла через ворота и оказалась на кладбище, огороженном стенами. Здесь захоронения представляли собой простые могилы с небольшими серыми камнями вместо надгробий. Я обратила внимание, что на некоторый холмиках вообще не было камней.

– Здесь могилы тех, кто похоронен с разрешения членов герцогской семьи, – объяснил Франц. Я последовала за ним, ступая осторожно между захоронениями, к могиле, на которой был установлен более изысканный надгробный камень, чем на остальных. «Графиня фон Плиншен, скончалась в 1858 году» – гласила надпись на этой могиле. Дагоберт сказал, что она умерла при его рождении... во время родов.

Очень печально, – пробормотала я, тронутая почтительным благоговением, с которым он положил розовые орхидеи на ее могилу. Фриц сказал, что его мама тоже умерла, и предложил показать ее могилу. Он взял меня за руку и повел. Я ощущала на себе взгляд Франца, думала об этом печальном месте и сожалела, что фамилия, как они себя называют, не хоронит своих близких на обычных кладбищах, как это везде принято.

Меня глубоко тронул вид Фрица на коленях у этой могилы.. Простая надпись на ней гласила: «Луиза Фрондсберг», и более ничего.

– Она меня очень любила, – сказал Фриц, – но, конечно, я доставлял ей кучу неприятностей.

– Мой дорогой, – сказала я, – наоборот, ты был для нее огромной радостью.

В его глазах вдруг отразилась боль.

– Я не помню ее. Помню только фрау Лихен и потом здесь фрау Грабен.

– Поверь мне, они очень любили тебя.

– Да, – признался он застенчиво, – но это не так, как любит мама.

Еще будут другие в твоей жизни люди, которые полюбят тебя, – уверила я его, и мне показалось, что это его успокоило.

Мы вернулись обратно.

Франц предложил что-нибудь выпить прохладительного, и мы пошли в его имбироподобный домик. В комнате в горшках стояли цветы с почти удушающим запахом. Мы сели за стол, а он налил из бочонка в кружки какого-то напитка, по вкусу похожего на пиво. Мне было все равно, но мальчики пили с удовольствием.

По их словам, Франц сам готовил его. Он делал все сам. Никогда не ездил на материк. Припасы посылали еженедельно, и иногда по несколько недель он оставался совершенно один. Мальчики навещали остров регулярно раз в месяц, и время от времени происходили похороны.

Он был садовником и каменщиком. В старое время было легче. Он помогал отцу, мать умерла, когда он бьл маленьким мальчиком. Женщинам не нравился Могильный остров. Однажды он женился. Но сына не было. Жену от острова бросало в дрожь. Она не ужилась здесь, и однажды ночью, когда он спал, украдкой выбралась из дома и на лодке бежала. Утром, когда он проснулся, ее не было. Он никогда о ней больше не слышал с тех пор и не посмел взять другую жену, даже если бы нашел женщину, захотевшую разделить с ним одинокую жизнь на Могильном острове.

Я с радостью села обратно в лодку. Какой-то жуткостью веяло от Гребер Инзел, и я не могла отделаться от мысли, что старик – Харон, перевозчик мертвых.

Той ночью я проснулась как от толчка. У меня было много сновидений в последние восемь лет, но никогда еще таких отчетливых.

На этот раз мне привиделся Могильный остров: я нашла надпись с именем – Максимилиан, граф Локенбургский, и вдруг надгробная плита приподнялась, и из могилы вышел Максимилиан. Он подошел ко мне, взял меня за руки и обнял. От его объятия несло холодом, я закричала: «Ты умер!» – и проснулась.

Я отбросила одеяло, меня всю трясло. Окно было настежь открыто навстречу горному воздуху. Я зажгла свечу, зная, что не смогу сразу заснуть.

Все возвращалось так отчетливо, как всегда после сновидений, и с этими картинами приходила хорошо известная мне ноющая печаль. Вместе с печалью возвращалось горькое чувство утраты, от которой, я думала, мне никогда не оправиться. Никто не мог мне заменить Максимилиана.

Вдруг я услышала шаги на площадке около мoeй комнаты. Я взглянула на часы, пошел второй час. Кто мог ходить в это время? В крепости находились только дети л две служанки, остальные жили в Рандхаусбурге. Кто-то украдкой пробирался к моей комнате. У двери шаги затихли. Я увидела медленное вращение дверной ручки. Я помнила, что заперла дверь. После приключения в тумане у меня вошло в привычку так делать, и даже дома я запирала дверь.