Кэтрин Коултер - Графиня

— Эштон — название жалкого ручейка, который когда-то был куда шире и полноводнее, — рассказывал мистер Форрестер. — Еще когда страну захватил Кромвель. Он был ужасно волосат, как и многие круглоголовые. Везет же всякой швали! К сожалению, с тех пор река обмелела.

— Какая жалость! Я не о волосах. Просто очень люблю воду, особенно горные потоки.

Минут через десять подобной беседы я не выдержала:

— Что произошло с тем мальчиком Кокли, который выкрасил уток в розовый цвет? — выпалила я.

Должна сказать, вопрос застал его врасплох. Но он тут же растянул в улыбке рот до ушей, обнаружив прискорбное отсутствие нескольких коренных зубов.

— Викарий собственноручно выпорол его, дав дюжину ударов тростью, а потом заставил соскребать краску с бедных уток. Они едва не защипали дьяволенка до смерти.

И только теперь, когда он немного отвлекся, я попросила его найти мне самый маленький пистолет, который якобы хотела преподнести на рождество кузену. Кузен, объяснила я, много путешествует и нуждается в удобном оружии, которое можно было бы брать с собой в поездки. Мистер Форрестер сообщил, что есть такие короткоствольные пистолеты, «дерринджеры», которые могут поместиться в дамском ридикюле, но, разумеется, ни одна дама не захочет и пальцем притронуться к такой мерзкой штуке. К сожалению, в его маленькой лавке таких нет.

Он просиял, когда я попросила достать самый дорогой «дерринджер», и заверил, что получит его через неделю. Я заплатила вперед, за что была вознаграждена тремя низкими поклонами и кивками всех четырех внуков мистера Форрестера, выстроившихся по росту, чтобы проводить меня из лавки.

Я зашла к мяснику, выбрала свинину, которую тот настоятельно рекомендовал, приобрела кое-какую фаянсовую посуду в посудной лавке и, наконец, разыскала местную портниху, у которой заказала три сорочки самого тонкого батиста.

Последней моей остановкой была древняя каменная церковь на площади. Я познакомилась с мистером Боурном, помощником викария. Как мне объяснили, сам викарий уехал к епископу в Йорк.

Вернувшись в Девбридж-Мэнор, я немедленно проследовала к конюшне, где заметила Буйного, прилагавшего все усилия, чтобы затоптать одного из конюхов. Не задумываясь, я спешилась и подбежала к парню.

— Дайте мне поводья, — велела я ему. От удивления тот мгновенно повиновался. Я не дернула узду, не потянула — наоборот, ослабила, дав Буйному еще больше свободы. Он вставал на дыбы, пятился, фыркал, бил землю передними копытами — очевидно, очень злился. Я только старалась уворачиваться от него. И говорила с ним, как учил дедушка, тихо, спокойно, убедительно, несла всякую бессмыслицу, повторяя снова и снова, что все будет хорошо, что он великолепное создание, что я тоже на его месте сердилась бы, если бы конюх таскал меня по всему загону. Но теперь все в порядке, сейчас я дам ему яблоко, и он быстро утихомирится.

Медленно, очень медленно он начал оттаивать. А я все крепче сжимала поводья, подходя ближе, пока он не дохнул горячим воздухом в мою ладонь. Огромное тело вздрагивало.

— Хорошо, мальчик, хорошо.

Я позволила ему ткнуться носом в мое плечо, хотя он едва не сшиб меня на землю. Пришлось уговаривать Буйного еще добрых пять минут, прежде чем он покорно опустил голову. Я окликнула бледного, мокрого от пота, ломавшего руки парня:

— Обошлось. Принесите мне яблоко, только поскорее.

Я скормила прекрасному животному огромное яблоко, за что он благодарно прихватил мою руку губами, а потом сжевал несколько морковок, которые мне молча вручил старший конюх Ракер.

Ничего не сказав, я запустила пальцы в густую гриву Буйного, то, чего бы никогда не сделала в Лондоне. Но это Йоркшир, и я здесь хозяйка.

— Только ты и я, Буйный. Давай немного пройдемся, пока ты снова не станешь прежним умницей.

Так мы и сделали. Буйный шел шагом, пока ему не надоело, а потом пустился рысью. Я позволила ему делать что угодно. Если гнев еще остался в нем, пусть конь немного утомится и развеется, иначе я не сумею управлять таким животным. Мы подъехали к ручью, и я соскользнула с его спины.

— Я объясню пареньку что к чему, Буйный. Больше он не будет дергать и тянуть тебя за узду, а если попытается, ты можешь его лягнуть. Только не расстраивайся больше.

И тут я услышала смех. Конечно, это Джон!

Он стоял не более чем в шести футах, у одной из огромных ив, свисавших над ручьем, одетый в костюм для верховой езды, — лосины, коричневый сюртук, высокие блестящие ботфорты, с хлыстом в руках. И выглядел как всегда — чересчур большим и опасным, так что я инстинктивно отступила, врезавшись в Буйного, который мягко подтолкнул меня головой.

Лицо Джона мгновенно вытянулось. Не хотела бы я попасться ему под горячую руку! Кажется, он вне себя от ярости. Но чего и ожидать — я увела его коня!

— Какого черта вы тут вытворяете?!

Он, разумеется, злился на меня не только из-за Буйного. Скорее, потому что я отпрянула от него.

— Ракер не объяснил вам, что я взяла Буйного только затем, чтобы немного успокоить?

— Я велел вам близко к нему не подходить! Он может размолоть вас в муку своими огромными копытами! — Но тут он пригляделся к Буйному и хлопнул себя по лбу ладонью. — Очевидно, Ракер даже не заметил, что вы взгромоздились на него без седла. Да вы с ума сошли, женщина!

— Вряд ли, — процедила я, — особенно теперь, когда я заверила, что старуха привиделась мне в кошмаре! Теперь никто не посчитает меня второй Кэролайн! Я не причинила вреда ни вашей лошади, ни себе. А как ваш кинжал, Джон? В полной безопасности? Покоится на своем красном бархатном ложе?

— Не нужно, — прошептал он, шагнув ко мне. Ужасно хотелось вскочить на спину Буйного, но я понимала, что не посмею: вряд ли он ударит меня в присутствии жеребца, игриво толкавшегося носом в мое плечо. — Черт возьми, не раздражайте меня. Не доводите до крайности. Ради вашего же блага.

— Прекратите вести себя как солдат в бою при виде противника! Послушайте, я ничем не заслужила вашего гнева. Буйный растоптал бы конюха, не возьми я поводья. Этот конь настоящий умница и не подумал бы сбросить меня на землю.

При этих словах Буйный начал жевать мои волосы. Джон перевел взгляд с него на меня и снова рассмеялся, хотя видно было, что ему не до веселья.

— Гнева? Вам бы задать хорошую трепку, — пробормотал Джон, вытягивая длинную прядь изо рта лошади. Поскольку в моей голове не осталось, по-видимому, и капли мозгов, я без колебаний осведомилась:

— И у кого хватило бы глупости поднять на меня руку?

— Ваша макушка едва доходит мне до подбородка, — медленно начал он. — Верно, вы сильны, иначе не сумели бы вскочить на Буйного: это весьма сложная задача для женщины. Но мне совершенно все равно. Я мог бы сделать с вами все, что пожелаю. Так что умерьте ваш пыл, мадам. — Он внезапно замолчал, устремил взгляд на воду, затем разъяренно прошипел: