Роксана Гедеон - Великий страх

– Мы никогда не дружили!

– Но мы поссоримся… жестоко поссоримся в тот день, когда вам вздумается с кем-нибудь обвенчаться.

Он вскочил в седло и скрылся в чаще, оставив меня одну, задыхающуюся от гнева и сомневающуюся, слышала ли я подобную нелепицу на самом деле, а не во сне.

ГЛАВА ПЯТАЯ

ВЕНЧАНИЕ В СЕН-ЖЕРМЕН-ДЕ-ПРЕ

Я попыталась стянуть шнуровку корсета и, оставив свои усилия, тяжело вздохнула. Так и есть: талия увеличилась на пять дюймов! А ведь сейчас только начало июня…

Я давно знала, что беременна. Шел уже четвертый месяц. Первые признаки обнаружились еще в начале марта, а потом я даже не нуждалась в докторе, чтобы убедиться в своих подозрениях. Всему виной была та ночь, после которой Франсуа уехал в Авиньон, оставив меня весьма разочарованной.

Мое состояние протекало легко, без всяких осложнений. Изредка появлялась тошнота, но в целом я почти не чувствовала своей беременности. Мне было двадцать лет, я была здоровой, полной сил женщиной и не сомневалась, что со мной все будет в порядке. Иные мысли беспокоили меня, мысли о будущем.

Тогда, в первых числах марта, узнав, что нахожусь в интересном положении, я была всерьез встревожена. Еще один незаконнорожденный ребенок – ребенок, у которого не будет ни фамилии, ни отца? Ну, понятно, раньше я была слишком глупа, неопытна и легкомысленна, чтобы думать об этом. Но что будет сейчас? Мне придется снова куда-нибудь уехать, иначе как я объясню свое состояние королеве и всем, кто находится в Тюильри? Уезжать мне ужасно не хотелось. Кроме того, Маргарита, от которой ничего нельзя было утаить, донимала меня упреками и напоминала о необходимости поскорее выйти замуж.

И все же, когда Франсуа вернулся из Авиньона, я не решилась ему ничего сказать. Мы провели вместе две недели, он замучил меня рассказами о распрях между авиньонскими революционерами и папскими сторонниками, но так ни о чем и не догадался. Потом Собрание снова послало Франсуа комиссаром в Бордо, и я осталась наедине со своими опасениями.

Я поехала советоваться с Изабеллой де Шатенуа, зная, что она разбирается в таких делах, и спросила, нельзя ли как-нибудь избавиться от ребенка. Маркиза была вынуждена меня огорчить: она, мол, знает, как следует предостерегаться, но когда все это уже случилось, то лучше ничего не предпринимать. Женщины, идущие на это, чаще всего умирают, так как знахарки пользуются в таких делах вязальными спицами и разрывают все так, что от подобного редко кто выживает. У меня мороз пробежал по коже от этих слов, и я решила оставить свою затею, хотя, в сущности, никогда твердо и не намеревалась ее осуществить.

Когда в начале мая Франсуа вернулся, я сказала ему о ребенке.

– Вы уверены? – спросил он.

– Да, вполне.

Его реакция была несколько странной. Он не выражал радости – впрочем, на это я и не рассчитывала. Но он и не был огорчен. Он просто отвернулся к окну и молчал. Я почувствовала себя последней дурой. Самым ненавистным для меня всегда было ощущать себя чьей-то обузой, а теперь я ощутила именно это. Уж лучше бы я молчала! Конечно, он имеет право знать, но он не имеет права так явно демонстрировать свое безразличие!

Слезы задрожали у меня на ресницах. Я готова была убежать из комнаты. Я была почти унижена.

Внезапно он обернулся, протянул ко мне руки.

– Сюз, моя девочка в тюльпане…

Лед мгновенно растопился в моем сердце. Я подошла к Франсуа, он прижал мою голову к груди, осыпая мои волосы поцелуями. Я расплакалась от этой нежности, от того, что между нами давно не было такой душевной близости. Губами он осушал мои слезы, не переставая шептать на ухо что-то успокаивающее и ласковое; я не понимала, что именно, но мне было приятно слышать его голос. Было так спокойно в этих сильных теплых руках. Боже, как же я люблю его!

Он подхватил меня на руки, осторожно усадил в кресло и, поцеловав, подал мне стакан воды.

– Выпейте, дорогая. Не стоит так волноваться.

Я подняла залитое слезами лицо с выражением немого вопроса.

– Я люблю вас, радость моя, – заверил он меня, – вы это хотели спросить?

Я кивнула.

– Поцелуйте меня, Франсуа. Я такая счастливая! Он ласково поцеловал мои мокрые от слез глаза.

– Я люблю вас, Сюз. Вы мне верите?

– О да, конечно, верю! Только чаще говорите мне об этом, прошу вас! Я так хочу слышать это!

Он нежно сжал мои руки в своих, поднес к губам мои пальцы.

– Сюзанна, вы выйдете за меня замуж? Изумленная, я улыбнулась сквозь слезы. Потом обвила его шею руками, прижалась щекой к его груди.

– И вы еще спрашиваете!

– Я хочу жениться на вас. Мы уже полтора года знакомы. Я убедился, дорогая, что мне нужны только вы. Вас мне вполне хватает. Вы такая замечательная, что с вами никто не сравнится… Даже в поездках я все время думаю о вас, и меня просто в жар бросает. Вы волнуете меня так же, как и в начале нашего знакомства; в вас столько нежности, страсти, обаяния, красоты… Я хочу, чтобы вы стали моей женой; я так давно мечтал о семье и доме…

Можно ли было услышать что-то более чудесное? Франсуа обычно был не очень-то разговорчив, но, когда он все же начинал говорить подобные вещи, это означало, что он искренне взволнован.

– А наш ребенок! – шепнула я. – Как же он будет счастлив, если мы так любим друг друга!

Мне казалось безумием то, что я поехала к маркизе де Шатенуа просить совета в том ужасном деле. Святой Боже, хоть бы Франсуа не узнал! Теперь мне хотелось иметь этого ребенка, хотелось, как ничего на свете.

– Мне уже тридцать пять, Сюз, я много старше вас.

– Вы думаете, я этого не знала? Я умею считать. Но это ничего не значит, – проговорила я взволнованно. – Ваш возраст – как раз тот, когда мужчины обзаводятся семьей.

Он обнял меня, его рука ласково погладила мои волосы, убрала со щеки упавшие локоны.

– Я очень изменился за этот год, дорогая, и это благодаря вам. Вы привязали меня так крепко к себе, что я уже и не думаю о сопротивлении.

– Я буду вам очень хорошей женой, Франсуа, такой, какую вы только можете пожелать!

Мы еще долго говорили друг другу нежные бессвязные глупости, общий смысл которых состоял в том, что мы любим друг друга.

– Где мы обвенчаемся? – прошептала я наконец.

– Церковь Сен-Жермен-де-Пре вас устроит?

– О, такая старая! Ей уже больше тысячи лет!

– Зато она величественна. Франсуа поднес мою ладонь к губам.

– Там венчались мои отец и мать, Сюз. И они были счастливы.

Я подарила ему свою самую ослепительную улыбку.

– О, если так… вы же знаете, что я согласна. Мы будем так же счастливы, как и ваши родители.

– Нам придется оформить и гражданский брак, – осторожно произнес он. – Я депутат Собрания и…