Уильям Локк - Демагог и лэди Файр

Они сидели на передних местах «буса», заднюю публику можно было не считать за зрителей; много людная улица внизу была так же далека от них, как и ярко блиставшие звезды наверху. Даниэль поддался ласкающему нежному шепоту и наградил Лиззи долгим поцелуем влюбленного. Когда немного спустя контролер спросил их билеты, Годдар совершенно забыл о своих коллективистских убеждениях и сделался ярым индивидуалистом.

— Как это несносно, что нам мешают! Это следовало бы запретить! — убежденно сказал он, снова усаживаясь поудобнее. И Лиззи вполне согласилась с ним.

К концу дороги их охватило молчаливое настроение. Лиззи устала и задремала, положив голову на его плече. Внезапный толчок омнибуса разбудил ее. Она засмеялась и протерла глаза.

— Кажется, я спала. А ты что делал все это время?

— Думал, — ответил он, улыбаясь.

— О чем?

— Я думал о моей предстоящей речи в субботу в Хайд-Парке. Там будет демонстрация по поводу восьмичасового дня и Лига просила меня, чтобы я выступил с нашей программой. Видишь, я становлюсь совсем важной особой, Лиззи.

— А я ожидала, что ты скажешь, что думал обо мне, — сказала она обиженно. — Ты гадкий!

И в течение всего остального времени, пока они не расстались, Годдар должен был потратить всю свою энергию на то, чтобы восстановить «глупые» отношения, которые, по мнению Лиззи, только и могли составить их счастье.

Но когда в этот вечер Дан ложился спать, он в первый раз подумал о том, не могут ли его политические интересы стать причиной серьезных размолвок между Лиззи и им? Для него, конечно, не подлежало ни малейшему сомнению, что он не откажется от них. Тревожные мысли зарождались в нем. Он невольно спрашивал себя — достаточно ли благоразумен тот шаг, который он собирался предпринять? Сомнения мучили его и долго отгоняли его сон.

Но раньше, чем он мог окончательно обдумать этот вопрос, случились новые и неожиданные события, совершенно перевернувшие его жизнь.

Это произошло два дня спустя. Он сидел в конторе адвоката и с совершенным изумлением смотрел на маленького бородатого джентльмена, и слушал его, и ему казалось, что голос этого человека доходил до него откуда-то издалека. Годдар пришел сюда, будучи вызван письмом, и принес кое-какие документы, которые у него имелись — брачное свидетельство его покойной матери, свое собственное метрическое свидетельство и старый договор об его учении ремеслу. Годдар думал, что дело идет о какой-нибудь незначительной сумме денег, оставленной ему умершим дядей. Он никогда его не видал, потому что дядя порвал всякие сношения с его матерью за то, что она обесчестила семью, выйдя замуж за простого ремесленника Сэма Годдара. Дан полагал, что суровое сердце старика, безжалостно отказывавшего в помощи своей овдовевшей сестре, смягчилось перед смертью и он постарался хоть несколько загладить свою вину перед ней и ее сыном. Годдар ничего не знал про Гоберта Хэга кроме того, что тот был состоятельный человек и имел магазин галантерейных товаров в Бирмингеме. Но когда поверенный объявил ему, что этот незнакомый дядя умер без жены, без детей, не оставив никакого завещания, и что он, Годдар, его ближайший родственник, является прямым его наследником и получает не только предприятие дяди, но и крупную сумму наличного капитала, который приносил от четырехсот до пятисот фунтов в год, — он открыл рот от изумления и прошло некоторое время, пока Дан, наконец, не пришел снова в себя.

— Разве нет никого, кто бы имел большее право на эти деньги? — спросил он.

— Ни души. После смерти жены и дочери у покойного мистера Хэга не осталось никого из родственников, кроме вас.

— Но как же вы меня разыскали?

Ему казалось, что он живет какой-то фантастической, театральной жизнью.

— Очень просто, — ответил адвокат. — Среди бумаг мистера Хэга были найдены письма вашей матери. В последнем письме, в котором ваша мать обращалась к нему за помощью по случаю смерти вашего отца, был указан адрес столярной мастерской, куда вас отправили на обучение. Там-то мы узнали ваш настоящий адрес.

Годдар встал со стула и прошелся по комнате.

— Во всем этом очень трудно сразу разобраться, — сказал он, останавливаясь перед поверенным. — Что вы бы мне посоветовали?

— Вам следует, как можно скорее, поехать в Бирмингем и побывать в главной конторе нотариуса Тэйлор и Блайс. Они подробно переговорят с вами обо всем — в особенности относительно магазина.

— Его необходимо продать, — быстро сказал Годдар. — Я в этом ничего не понимаю.

— Я бы не советовал продавать его, — сказал поверенный. — По-видимому, это крупное дело. Вам следует его сохранить. Войдите в курс этого дела — и вы скоро с ним освоитесь.

— И сделаюсь галантерейщиком? О, нет! Я очень горжусь своим ремеслом и охотно продолжал бы его. Но носить длинный сюртук и продавать воротнички и галстухи за прилавком — я боюсь, что не гожусь для этого.

Он засмеялся, представив себя приказчиком. Поверенный тоже улыбнулся. Смуглое, энергичное лицо с большим лбом и блестящими глазами, в которых сверкали сила и ум, казалось, было создано для более серьезной работы, чем покупка и продажа галантерейного товара.

— Ну, вы об этом еще подумайте, — сказал адвокат.

— Да, — сказал Годдар, — мне вообще о многом придется подумать эти дни.

Он сел в поезд окружной дороги и поехал обратно в мастерскую, откуда он отлучился на несколько часов. Всю дорогу он был словно во сне. Мысль о богатстве, так внезапно свалившемся на него, все еще не укладывалась в его сознании. Одна за другой возникали в его воображении картины предстоящих перемен в его жизни — одна перемена влекла за собой немедленно другую. Он бросит свое ремесло или, если будет им заниматься, то только в виде развлечения. Никогда во всю жизнь ему не придется работать ни одного часа для заработка. Он сможет жить в удобном собственном доме, окружить себя книгами — перед его глазами мелькнул бесконечный ряд полок. Обладание крупным доходом вызовет перемену в привычках, в пище, в одежде. У него будет бесконечно много свободного времени. Мысль, постепенно пробивавшаяся в его сознании, осветила, как солнце, его мозг ставила его сердце забиться трепетной радостью — перед ним открылась великая работа его жизни. Ему не придется больше стоять у края великой борьбы, отдавая ей только немногие часы свободного времени. Он сможет окунуться в самую ее середину и отдать на борьбу за народное дело весь свой ум, сердце и энергию. Лицо его горело, он взволнованно дышал: день был очень холодный и пассажир, сидевший против него в вагоне третьего класса, с удивлением смотрел, как Годдар отирал пот со своего лба.