Эвелин Энтони - Валентина

Даже видавший виды граф Потоцкий был несколько смущен ее красотой. Впрочем, она показалась ему не только обольстительной, но и достаточно развитой, чтобы сообразить, что интересы ее патриотизма могут завести гораздо дальше простого подслушивания, но мучиться соображениями морального плана Потоцкий решил предоставить ее мужу. Потоцкий хотел бы объяснить все это и ей, но не мог выбрать момента. На сей раз в планы магнатов не входило свести Валентину с самим Наполеоном, чтобы не повторять ошибки с Валевской, которая не смогла устоять перед обаянием властелина половины Европы. И кроме того, император был уже занят…

— Мадам, вы меня покорили, — учтиво сказал он. — Я никогда еще не видел чуда, подобного вам. У меня такое чувство, что этой ночью цветут все цветы Польши!

Валентина с улыбкой поблагодарила его. Ей показалось, что пришла пора самой заговорить о том, о чем ей твердил сегодня муж. Она была права. Потоцкий был, несмотря ни на что, человеком чести. И хотя необходимость разведки против французов была крайне насущной и дело не допускало колебаний, он понимал, что все просто в теории, а отнюдь не в жизни.

— Я рада служить вам, Ваша Светлость, — сказала она, собравшись с духом. — Мой муж рассказал мне о ваших заботах, и… я сделаю все, что могу, для своей страны. Вы можете положиться на меня.

— Да, теперь я вижу, — произнес он, целуя ее руку. — Польша всегда была счастлива в детях своих.

Они разошлись и смешались с толпой. Муж похвалил ее поведение, но тут же отвлекся для разговора о политике с друзьями. Валентине оставалось изредка вставлять слово в необязательную и пустую беседу пышных разодетых дам, в остальное время разглядывая убранство комнаты. Прибытия Наполеона ожидали с минуты на минуту, все его приближенные уже собрались. Если ей предстояло вступать в контакт с кем-нибудь из них, то терять время со знакомыми поляками, вероятно, незачем. Но она не хотела предпринимать что-либо без особого указания графа. И неожиданно она почувствовала на себе чей-то взгляд. Человек, который смотрел на нее, казалось, находился слева. Когда она повернулась туда, то сразу же столкнулась глаза в глаза с французским офицером, стоявшим в окружении воодушевленно воркующих женщин и польских военных. Он был высок и держался надменно, на что давали ему право погоны полковника Императорской гвардии на плечах и орден Почетного Легиона на груди. Его короткие черные волосы с легкой проседью не были расчесаны на пробор, как это принято было у французов. Глаза его были странного цвета, цвета сабельной стали, и сабельный же шрам рассекал его породистое лицо, слегка загрубевшее под ветрами заморских стран. Как и большинство мужчин, офицер смотрел на Валентину с нескрываемым восхищением. Его взор скользнул ниже и охватил ее всю, от головы до ног, и он слегка усмехнулся, отметив ее негодующий ответный взгляд. Валентина повернулась к мужу, готовая взять его под руку и удалиться, но в эту минуту тяжелые двойные двери в торце зала распахнулись, и Потоцкий с несколькими магнатами заторопились наружу. «Прибыл Наполеон, — шепнул ей муж. — Нам надо поторопиться, иначе мы не попадем на подобающее нам место». Толпа быстро задвигалась, освобождая широкий проход для императора. Благодаря проворству графа они попали в первый ряд слева от прохода. Запели фанфары, и в дверях появился церемониймейстер Франции. Он трижды ударил в пол тяжелым жезлом и провозгласил:

— Его Императорское Величество Император Наполеон! Графиня Валевская!

Валентина видела его портреты, хранящиеся у многих поляков. Она помнила его гордый профиль Цезаря на монетах, орденах и дамских медальонах. Но все эти изображения имели мало общего с истинным обликом Наполеона, несгибаемого бойца, которого англичане обвиняли в поедании детей, а его собственные солдаты обожествляли, Он оказался небольшого роста, чуть выше пяти футов, на нем был свободный темный плащ и белые лосины. Единственным украшением его наряда был большой крест ордена Почетного Легиона — высшая награда за отвагу на поле брани, утвержденная им самим. Рядом с ним шествовала одна из прекраснейших женщин, каких только видела Валентина в своей жизни. Сияние, исходящее от ее лица, придавало ей почти колдовскую красоту. Ее рука лежала на локте императора, и улыбка ее была подарена только ему… Так значит, вот она, Мария Валевская, верная жена польского магната, которую ее муж сам убедил согрешить с императором во имя Польши и которая затем пала жертвой собственной, не подотчетной более никому страсти… Говорили, будто Наполеон отвечал ей любовью, однако это не помешало ему разлучаться с Марией на долгие месяцы, а затем, разведясь с Жозефиной, жениться на австрийской принцессе Марии-Луизе, совершенно его не любящей. При этом он имел сына и от Марии-Луизы, которого сделал наследником итальянского трона. Сына Валевской он почти не видел. И все-таки она продолжала пребывать в его тени, всегда готовая терпеливо сносить унижения, обиды или просто невнимание к себе… И это была женщина, которую называли Белой Розой Польши, которая позабыла о себе в лихорадке любви и которую граф Грюновский считал просто глупой.

По мере того как Наполеон приближался, толпа гостей готовилась склониться перед ним. Валентина, перед тем как припасть на одно колено в глубоком поклоне, успела бросить быстрый взгляд на лицо Наполеона Бонапарта и на мгновение встретилась с ярко-голубыми глазами на оливково-темном лице корсиканца. Ощущение от этого касания взглядами было сродни вспышке, от Наполеона исходил могучий магнетический ток, что, подобно чародейской силе Месмера[2], притягивал значительно сильнее, чем властность и положение этого человека… В низкорослом корсиканском капрале, за четырнадцать лет завоевавшем Европу, было столько прирожденного величия, внутренней мощи, сколько не было во всех поколениях жалких Бурбонов с их ветвистым тысячелетним генеалогическим древом. Нет, не Мария Валевская была дурой — люди, выставившие против такого противника обыкновенную слабую женщину, — вот кто был лишен разума.

Император, пройдя мимо, описал небольшой круг по комнате, обменялся краткими приветствиями с теми, кого представлял ему Потоцкий, и затем скрылся в приготовленной комнате для ужина. Чинное молчание было тут же нарушено сперва негромким шепотом толпы, быстро переросшим в ровный гул голосов. Некоторые наименее церемонные гости заинтересованно крутились возле дверей, за которыми император со своей любовницей вкушали ужин. Прошло уже около трех часов с начала приема, а Валентине не удалось еще и бокала вина пригубить — так плотно был заполнен гостями буфет. Можно было предположить, что Его Величеству вряд ли захочется еще раз проходить через эту толпу, а посему гости были заняты поисками стульев, вина и закусок, многие сидели уже где попало.